Тысяча и одна ночь. В 12 томах

— Я принес тебе, о дочь моя, добрую весть. Если ты согласишься съесть хоть кусочек и совершить омовение в хаммаме, то я сегодня же приведу к тебе Абуль Гассана.

Она воскликнула:

— О отец, правду ли ты говоришь?

Он отвечал:

— Клянусь Аллахом Преславным, что я говорю тебе правду!

Тогда она воскликнула:

— Йа Аллах! Если я увижу лицо его, то мне не нужно будет ни есть, ни пить!

Тогда старик повернулся к двери, за которой стоял я, и крикнул мне:

— Войди, йа Абуль Гассан!

И я вошел.

Но, о гости мои, как только она увидела и узнала меня, то лишилась чувств и долго не могла прийти в себя. Наконец она смогла подняться, и, смеясь и плача от радости, бросились мы друг другу в объятия и долго оставались в крайнем волнении и блаженстве. А когда мы в состоянии были обратить внимание на то, что происходило вокруг, то увидели посреди залы кади и свидетелей, которых шейх поторопился призвать и которые тут же написали брачный договор наш. И свадьбу отпраздновали с неслыханной роскошью, среди празднеств и ликований, длившихся тридцать дней и тридцать ночей.

И с тех пор, о гости мои, дочь шейха Тагера — возлюбленная супруга моя. И это она пела здесь эти грустные песни, которые нравятся ей потому, что, напоминая горестные годы нашей разлуки, заставляют ее еще сильнее чувствовать полное счастье, в котором протекают дни нашего союза, благословленного рождением сына, столь же прекрасного, как мать его. И его-то хочу я сейчас представить вам, о гости мои!

Но в эту минуту Шахерезада увидала, что уж близок рассвет, и скромно умолкла.

А когда наступила

ПЯТЬСОТ ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ НОЧЬ,

она сказала:

И его-то хочу я сейчас представить вам, о гости мои!

И, сказав это, Абуль Гассан, желтолицый юноша, вышел на минуту и вернулся, ведя за руку мальчика лет десяти, прекрасного, как месяц в четырнадцатый день. И он сказал ему:

— Пожелай мира гостям нашим!

И ребенок исполнил это с утонченной грацией. А халиф и спутники его, все еще не узнанные, были до крайности восхищены как красотой, грациозностью и приветливостью ребенка, так и необычайной историей отца его. И, распрощавшись со своим хозяином, они удалились, очарованные тем, что видели и слышали.

А на следующий день утром халиф Гарун аль-Рашид, который не переставал думать об этой истории, позвал Масрура и сказал ему:

— О Масрур!

Он ответил:

— Что изволишь приказать, о господин мой?

Он сказал:

— Ты должен немедленно сложить в этой зале все подати, собранные золотом с Багдада, Басры и Хорасана!

И Масрур тотчас велел принести к халифу и свалить в зале подати золотом трех самых больших округов государства, составлявшие такую огромную сумму, что один Аллах мог бы ее сосчитать.

Тогда халиф сказал Джафару:

— О Джафар!

Он ответил:

— Я здесь, о эмир правоверных!

Халиф сказал:

— Ступай скорей и приведи ко мне Абуль Гассана аль-Омани!

Он ответил:

— Слушаю и повинуюсь!

И он тотчас отправился за ним и привел его, трепещущего, к халифу, у ног которого он облобызал землю и ждал, опустив глаза, в полном неведении: какое преступление мог он совершить, для чего понадобилось его присутствие?

Тогда халиф сказал ему:

— О Абуль Гассан, знаешь ли ты имена тех купцов, которые были вчера твоими гостями?

Он ответил:

— Нет, клянусь Аллахом, о эмир правоверных!

Тогда халиф обратился к Масруру и сказал ему:

— Сними покрывало, скрывающее кучи золота!

И когда покрывало было снято, халиф сказал молодому человеку:

— А можешь ли ты, по крайней мере, сказать мне, превышают ли эти богатства те, которых ты лишился благодаря своей поспешности при продаже куска черепаховой чешуи? Превышают или нет?

И Абуль Гассан, пораженный тем, что халифу известна эта история, прошептал, глядя во все глаза вокруг:

— Йа Аллах! О господин мой, эти богатства неизмеримо значительнее тех!

И халиф сказал ему:

— Знай же тогда, что твои вчерашние гости — пятый потомок племени Бани Аббас и его визири и спутники, а все собранное здесь золото — твоя собственность, подарок тебе от меня, чтобы восполнить то, что ты упустил при продаже волшебной черепаховой чешуи.

Услыхав эти слова, Абуль Гассан был так взволнован, что новый переворот потряс его внутренности, и желтая окраска сошла с его лица, и вместо нее прихлынула алая кровь, которая и вернула ему его прежний цвет лица и прежний румянец, равный в блеске своем луне в ночь полнолуния. И халиф, приказав принести зеркало, приблизил его к лицу Абуль Гассана, который пал на колени, чтобы возблагодарить освободителя. И халиф, приказав перенести в дом Абуль Гассана все сложенное здесь золото, пригласил его почаще приходить к нему и воскликнул:

— Нет Бога, кроме Аллаха! Хвала Тому, Кто может производить одну перемену за другой и Кто один остается Неизменным!

— И такова, о царь благословенный, — продолжала Шахерезада, — история желтолицего юноши. Но она, конечно, не может сравниться с историей Цветка Граната и Улыбки Луны!

И царь Шахрияр воскликнул:

— О Шахерезада, я не сомневаюсь в правдивости слов твоих! Поспеши же рассказать мне историю Цветка Граната и Улыбки Луны, ибо я не знаю ее!

И Шахерезада начала: