Тысяча и одна ночь. В 12 томах

А так как он не двигался с места, то лошади начали ржать, мулы пыхтеть, а ослы реветь, но в этом ржании, пыхтении и реве слышалось горе и отчаяние. А некоторые так прямо плакали, посапывая. И нежно и ласково толкали они мордами Улыбку Луны, стоявшего неподвижно и не хотевшего возвращаться в воду. Потом, когда он, вместо того чтобы отступить, двинулся к городу, четвероногие также пошли, кто впереди, кто за ним, точно в погребальном шествии; и это производило тем более сильное впечатление, потому что в их криках и завываниях Улыбка Луны угадывал какое-то арабское песнопение, подобное пению чтецов Корана у гроба мертвеца.

На этом месте своего рассказа Шахерезада заметила, что наступает утро, и скромно умолкла.

А когда наступила

ПЯТЬСОТ СОРОК ПЯТАЯ НОЧЬ,

она сказала:

Как будто в погребальном шествии; и это производило тем более сильное впечатление, что в их криках и завываниях Улыбка Луны как будто узнавал какое-то арабское песнопение, подобное пению чтецов Корана у гроба мертвеца.

И Улыбка Луны, не зная, спит он или бодрствует, не грезится ли все это ему вследствие усталости, продолжал идти вперед в каком-то полусне и дошел до холма, до самого входа в город, прилепившийся на его вершине. И увидел он сидящего у входа в москательную лавку шейха с длинною белою бородою, которому поспешил пожелать мира. Шейх, со своей стороны, при виде его красоты был восхищен до крайности, он встал, ответил на его приветствие и поспешил знаками повелеть удалиться четвероногим. И они удалились, но по временам оборачивали головы, точно желая выразить свое сожаление; затем они разошлись в разные стороны и исчезли из виду.

Тогда, отвечая на расспросы шейха, Улыбка Луны в нескольких словах рассказал о себе, а потом сказал шейху:

— О почтеннейший дядя, не скажешь ли и ты мне, что это за город и кто эти странные животные, сопровождавшие меня своими жалобами?

Шейх ответил:

— Сын мой, прежде всего войди в мою лавку и сядь там. Ты ведь, вероятно, нуждаешься в пище. А потом я скажу тебе то, что могу сказать.

И ввел он его и посадил на диван в глубине лавки и принес ему еду и питье. И когда он подкрепился и освежился, шейх поцеловал его между глаз и сказал ему:

— Благодари Аллаха, сын мой, за то, что Он помог тебе встретить меня раньше, нежели увидит тебя здешняя царица! Если я до сих пор ничего не сказал тебе, то это потому, что не хотел смущать тебя и лишать охоты насладиться едой. Узнай же теперь, что город этот называется Городом чар, а царицу его зовут Альманакх. Это опасная волшебница, необыкновенная чародейка, истинная ифрита! Ее постоянно пожирает огонь желания!

И каждый раз, как встречает она здорового и красивого чужеземца, который прибывает в этот город, она соблазняет его и принуждает совокупляться с ней много раз в течение сорока дней и сорока ночей. Однако, поскольку к концу этого времени силы его полностью исчерпаны, она превращает его в животное. И поскольку в этом новом теле животного он восстанавливает силу своего мужского достоинства, она всякий раз превращает себя, сообразно с животным, в которого она его превратила, либо в кобылу, либо в ослицу и потом совокупляется с ослом или жеребцом бесчисленное количество раз.

Затем снова принимает человеческий образ, чтобы искать новых жертв среди встречающихся ей молодых людей. А порой жертвой ее желаний в течение ночи становятся по очереди все четвероногие этого города. Такова ее жизнь. Я же люблю тебя, дитя мое, и не хотел бы, чтобы ты попал в руки этой ненасытной чародейки, которая живет, как я уже сказал тебе! А так как ты, без сомнения, самый прекрасный из всех побывавших в этом городе юношей, то кто знает, что случится, если тебя заметит царица Альманакх?!

Что касается ослов, мулов и лошадей, которые, увидав тебя, спустились с горы тебе навстречу, то это именно те молодые люди, которых заколдовала царица. И, видя тебя, такого молодого и красивого, они пожалели тебя и хотели знаками дать понять тебе, чтобы ты снова бросился в море. А потом, когда они увидели, что ты желаешь во что бы то ни стало остаться, они сопровождали тебя и пели по-своему погребальные песни над человеком, погибшим для человеческой жизни.

Дело в том, сын мой, что жизнь с этой молодою царицей Альма-накх не была бы неприятной, если бы она не злоупотребляла теми, кого судьба посылает ей в любовники. Меня же она боится и уважает, потому что ей известно, что я владею в большей степени, чем она, искусством колдовства. Но только, сын мой, так как я верую и в Аллаха и в пророка (мир и молитва над ним!), то и не пользуюсь колдовством со злыми целями. И это потому, что зло в конце концов всегда возвращается к тому, кто творит его.