Тысяча и одна ночь. В 12 томах

И Шахерезада улыбнулась и ответила:

— Вот именно, о царь, я знаю одну такую и сейчас расскажу ее тебе!

И Шахерезада начала эту историю так:

ЗИМНИЙ ВЕЧЕР ИШАХА ИЗ МОСУЛА

Любимый певец аль-Рашида, музыкант Ишах из Мосула, передает следующее происшествие:

— Однажды зимней ночью сидел я у себя дома, и, в то время как на дворе ветер ревел, как лев, а тучи разверзались, как широкий, наполненный водою мех, я грел руки над медной жаровней и был печален, потому что по причине раскисших дорог, дождя и темноты не мог ни сам куда-нибудь пойти, ни надеяться, что меня посетит кто-нибудь из друзей. А так как я все сильнее и сильнее чувствовал стеснение в груди, то я сказал рабу своему:

— Дай мне чего-нибудь поесть, чтобы скоротать время. А пока раб собирался подать мне что-нибудь, я невольно вспомнил об очаровательной девушке, которую в былое время знавал во дворце; и не знаю, почему воспоминание о ней до такой степени овладело мною и почему мысль моя останавливалась именно на этом лице, а не на каком-либо другом из многочисленных лиц, которыми любовался я в давнопрошедшие ночи. И так овладело мною желание увидеть ее, что я наконец перестал замечать присутствие раба, который стоял со сложенными на груди руками и который, разостлав передо мной скатерть на ковре, ждал только знака глаз моих, чтобы принести подносы. Я же, погруженный в свои грезы, громко воскликнул:

— Ах, если бы молодая Саида была здесь, она рассеяла бы мою грусть своим нежным голосом!

Я произнес эти слова, как сейчас помню, громким голосом, хотя не имею обыкновения думать вслух. И сам я удивился до крайности, услышав, таким образом, звук своего голоса в присутствии раба, широко раскрывшего глаза от удивления.

Но не успел я выразить свое желание, как кто-то нетерпеливо постучался в дверь, и молодой голосок вздохнул:

— Можно ли возлюбленной войти к другу своему?

Я же подумал в душе своей: «Наверное, кто-нибудь в темноте ошибся дверью, или, может быть, бесплодное дерево моих желаний уже принесло плоды».

Однако я поспешил вскочить и сам побежал отворять дверь, а на пороге увидел столь желанную Саиду, но в каком странном виде и в каком необыкновенном наряде! На ней было короткое платье из зеленого шелка, а на голове золотая ткань, которая не могла защитить ее от дождя и от воды, лившейся с крыш. К тому же она, по-видимому, все время шла по грязи, о чем ясно свидетельствовали ноги ее. И, увидав ее в таком состоянии, я воскликнул:

— О госпожа моя, к чему же выходить в такую погоду и в такую ночь?!

Она же сказала мне своим милым голоском:

— Э! Разве я могла не преклониться пред желанием, которое передал мне сейчас твой гонец? Он сказал мне, как горячо желаешь ты меня видеть, и, несмотря на ужасную погоду, я пришла!

Я же, хотя и никого не посылал к ней (да если бы и приказал что-либо подобное, то мой единственный раб не мог бы исполнить такого приказания, оставаясь при мне), не хотел показать своей подруге, до какой степени ум мой взволнован всем этим, и я сказал ей:

— Слава Аллаху, дозволившему нам увидеться, о госпожа моя, и превращающему в мед горечь желания! Да заблагоухает дом мой с твоим приходом и да возрадуется сердце хозяина! Поистине, если бы ты не пришла, я сам пошел бы к тебе, до такой степени в этот вечер ум мой был занят тобою!

На этом месте своего рассказа Шахерезада заметила, что брезжит утро, и скромно умолкла.

А когда наступила

ПЯТЬСОТ ПЯТИДЕСЯТАЯ НОЧЬ,

она сказала:

Ум мой был занят тобою в этот вечер до такой степени, что я сам пошел бы к тебе!

Затем приказал я рабу:

— Принеси скорей горячей воды и эссенций!

И когда невольник исполнил мое приказание, я сам принялся омывать ноги моей подруги и вылил на них склянку розового масла. После этого я надел на нее прекрасное платье из зеленой шелковой кисеи и посадил ее рядом с собой, перед подносом с плодами и напитками. И когда она несколько раз выпила вместе со мною из кубка, я захотел, чтобы сделать ей удовольствие, спеть ей новую сочиненную мной песню, между тем как обыкновенно я соглашаюсь петь лишь после долгих упрашиваний. Но она ответила, что душа ее не желает меня слушать.

Тогда я сказал:

— В таком случае, о госпожа моя, соблаговоли сама спеть что-нибудь!

Она ответила:

— И этого не надо! Душа моя не желает этого!

Я же сказал:

— Однако, о глазок мой, радость неполна без пения и музыки! Как ты думаешь?

Она сказала мне:

— Ты прав. Но сегодня вечером, не знаю почему, мне хотелось бы слушать пение только человека из простого народа или какого-нибудь нищего, поющего на улице. Не хочешь ли взглянуть, не проходит ли у твоих дверей кто-нибудь, способный удовлетворить мое желание?

И чтобы не причинить ей неудовольствия, я, несмотря на то что был уверен, что в такую ночь не может быть никого на улице, пошел, приотворил входную дверь и просунул голову в отверстие. И к великому удивлению своему, я увидел старого нищего, который стоял, опираясь на палку, у противоположной стены и разговаривал сам с собою: