Тысяча и одна ночь. В 12 томах

И, не обращая уже более внимания на их присутствие, Халиф продолжал выть, ударяя по подушке и воображая, что бьет себя по собственному телу. Заметив это, соседи попадали на пол от смеха, а потом ушли тем же путем, что и пришли.

Халиф же наконец устал, но не хотел сомкнуть глаз из боязни воров — так сильно заботило его только что приобретенное богатство.

Утром, перед тем как отправиться на работу, он все еще думал о своих ста динарах и говорил себе: «Если я их оставлю у себя в доме, их наверное украдут; если я их спрячу в пояс свой, это заметит какой-нибудь разбойник, подстережет меня в пустынном месте, бросится на меня, убьет и ограбит. Поэтому я сделаю лучше».

Тогда он встал, разорвал пополам свою верхнюю одежду, сшил мешок из одной половины, спрятал золото в мешок и повесил его себе на шею на бечевке. Затем взял он свою сеть, корзину и палку и направился к берегу моря. Здесь он схватил свою сеть и изо всех сил закинул ее в воду. Но движение его было так сильно и так неосторожно, что мешок с золотом последовал за сетью, и силою течения его повлекло в глубину моря.

Увидав это, Халиф оставил свою сеть, вмиг разделся, бросил платье на берегу, прыгнул в воду и нырнул за мешком, но найти его ему не удалось. Тогда он нырнул во второй, в третий… и так до ста раз, но все было напрасно. В отчаянии и изнеможении вышел он на берег и хотел было одеться, но тут пришлось ему убедиться, что одежда его исчезла, и нашел он только сеть свою, корзину да палку. Тогда ударил он одною рукою о другую и воскликнул:

— Ах, мерзавцы, они украли у меня платье! И все это происходит со мной только для того, чтобы я мог удостовериться в справедливости пословицы, которая гласит: «Путешествие не закончится для погонщика верблюда до тех пор, пока он не заимеет своего верблюда».

На этом месте своего рассказа Шахерезада заметила, что приближается утро, и скромно умолкла.

А когда наступила

ПЯТЬСОТ ШЕСТИДЕСЯТАЯ НОЧЬ,

она продолжила:

И решился он за неимением лучшего завернуться в свою сеть, взял в руки палку, повесил корзину за спину и принялся ходить большими шагами по берегу взад и вперед, вправо и влево, задыхаясь и волнуясь, как взбешенный верблюд, и похожий на ифрита-бунтовщика, вырвавшегося из тесной тюрьмы, в которой держал его Сулейман.

Вот и все, что случилось с Халифом-рыбаком!

Что же касается халифа Гаруна аль-Рашида, о котором пойдет теперь речь, то с ним было вот что. В то время в Багдаде жил поверенный и ювелир халифа, именитый человек по имени Ибн аль-Кирнас. И это было такое важное лицо на базаре, что все, что продавалось в Багдаде по части прекрасных тканей, драгоценных предметов и украшений, молодых невольников и невольниц, — все продавалось не иначе как при его посредничестве или по его оценке. И вот однажды, когда Ибн аль-Кирнас сидел в своей лавке, он увидел вошедшего к нему старшего маклера, ведшего за руку молодую девушку невиданной красоты, прелести, изящества и совершенства. И, кроме чарующей наружности, эта молодая девушка обладала ученостью, знала все искусства, стихосложение, играла на разных музыкальных инструментах, пела и танцевала. Поэтому Ибн аль-Кирнас не колебался ни минуты и тотчас же купил ее за пять тысяч золотых динаров; и, нарядив ее в одеяние, стоившие тысячу динаров, пошел он представить ее эмиру правоверных. И провела она у него ночь. И он сам мог убедиться в ее дарованиях и разнообразных знаниях. И нашел он ее сведущей во всем и не имеющей себе равной в то время. Звали ее Сила Сердца, и была она черноволоса, а кожа ее отличалась удивительной свежестью.

А потому эмир правоверных, восхищенный своею новой невольницей, на другой день прислал за нее Ибн аль-Кирнасу десять тысяч динаров. И воспылал халиф такой страстью к этой молодой девушке, что стал пренебрегать двоюродной сестрой своей Сетт Зобейдой, дочерью Джафара[33], и покинул всех своих фавориток, и целый месяц оставался в ее покоях, выходя только по пятницам на молитву и затем спеша возвратиться. Вельможи царства нашли это чрезвычайно опасным и отправились с жалобами к великому визирю Джафару аль-Бармаки. И Джафар обещал поправить дело и стал ждать пятницы, чтобы увидеть халифа. И вошел он в мечеть и долго беседовал с халифом о любви и ее опасностях. И выслушал, не прерывая его, халиф, и ответил ему:

— Клянусь Аллахом! О Джафар, я ни при чем в этой истории и в этом выборе; виновато мое сердце, которое дало себя опутать путами любви, и я не знаю, каким способом освободить его.

Визирь сказал на это: