Тысяча и одна ночь. В 12 томах

На эти слова мать ничего не ответила. Гассан же всю ночь не мог сомкнуть глаз от волнения и нетерпения.

На другой день рано утром отправился он на базар с ключами и отпер свою лавку раньше всех остальных торговцев. И тотчас же вошел к нему персиянин. И Гассан поспешил встать в честь его и хотел поцеловать у него руку, но тот не позволил, обнял его и спросил:

— Женат ли ты, Гассан?

Тот ответил:

— Нет, клянусь Аллахом, я холостой, несмотря на то что мать не перестает уговаривать меня жениться.

Персиянин сказал:

— Прекрасно. Если бы ты был женат, то не мог бы постигнуть всех моих знаний. — А потом прибавил: — Сын мой, нет ли меди у тебя в лавке?

Тот сказал:

— У меня тут есть старый, изломанный поднос из желтой меди.

Старик сказал:

— Именно это и требуется. Разведи же огонь в горне, поставь тигель на огонь и пусти в ход мехи. Потом возьми этот старый медный поднос и разрежь его ножницами на мелкие куски.

Гассан поспешил исполнить приказание.

А персиянин сказал ему:

— Теперь положи эти куски меди в тигель и раздувай огонь до тех пор, пока не расплавится весь этот металл.

И Гассан бросил куски меди в тигель, раздул огонь и дул на металл до полного его расплавления.

Тогда персиянин встал, подошел к тиглю, открыл свою книгу и стал что-то читать над кипевшею жидкою массою на незнакомом языке, а потом, повысив голос, закричал:

— Гакх! Макх! Бакх! О презренный металл! Да пронижет тебя солнце своими свойствами! Гакх! Макх! Бакх! О презренный металл! Да прогонит твои нечистоты свойство золота! Гакх! Макх! Бакх! О медь! Превратись в золото!

И, произнеся эти слова, персиянин поднес руку свою к тюрбану и вынул из складок кисеи маленький бумажный пакетик, который развернул; и взял он из него щепотку порошка, желтого, как шафран, который поспешно бросил в тигель, в расплавленный металл. И тотчас же расплавленная масса затвердела и превратилась в лепешку из чистейшего золота.

Увидав это, Гассан остолбенел от удивления; и по знаку персиянина взял он свой напилок и потер им для пробы уголок блестящей лепешки; и убедился он, что это действительно золото, и самого тонкого и ценного качества. Тогда восхищенный Гассан хотел было поцеловать руку персиянина, но тот не позволил и сказал:

— О Гассан, иди скорей на базар и продай эту золотую лепешку! Возьми деньги и спрячь их у себя дома, не говоря ни слова о том, что знаешь!

И Гассан пошел на базар и отдал лепешку аукционисту, который, осмотрев ее и взвесив, открыл аукцион; и сперва давали за нее тысячу динаров, а потом — две тысячи. За эту последнюю цену и купил ее один купец; Гассан же взял две тысячи динаров, не чуя под собою ног от радости, полетел к матери и отдал ей деньги. Увидав золото, мать Гассана не могла вымолвить ни слова, до такой степени это удивило ее; потом, когда Гассан, смеясь, рассказал ей, что все это доставили знания персиянина, она встала, подняла руки к небу и с ужасом воскликнула:

^{И Гассан бросил куски меди в тигель, раздул огонь и дул на металл до полного его расплавления.}

— Нет Бога, кроме Аллаха, и нет силы и могущества ни в ком, кроме Аллаха! Что ты сделал, о сын мой, с этим персиянином, сведущим в алхимии?

Но Гассан ответил:

— Вот именно, о мать, этот достопочтенный ученый обучает меня алхимии. Он начал с того, что показал мне, как превращают низший металл в чистейшее золото.

И, не обращая внимания на предостережения и увещания матери, Гассан взял в кухне большую медную ступку, в которой его мать толкла чеснок, лук и хлебные зерна, из которых приготовляла шарообразные пирожки, и побежал в свою лавку, где его ждал персиянин.

Поставив ступку на пол, он принялся раздувать огонь. Персиянин же спросил его:

— Что ты хочешь делать, Гассан?

Тот ответил:

— Хочу превратить в золото ступку моей матери.

Персиянин расхохотался и сказал:

— Безумно, Гассан, два раза в день показываться на базаре с золотыми слитками и возбуждать подозрение в торговцах, которые догадаются, что ты занимаешься алхимией, и это может навлечь на нас большие неприятности.

Гассан ответил:

— Ты прав. Но я так хочу узнать от тебя тайну твоего искусства!

Тогда персиянин еще громче рассмеялся и сказал:

— Ты ничего не понимаешь, Гассан, если думаешь, что наука и ее тайны познаются вот так, на улице или на площади, и что можно учиться посреди базара, на глазах у городских стражников. Но если ты, Гассан, действительно имеешь твердое намерение серьезно учиться, то тебе стоит только собрать свои рабочие инструменты и последовать за мною в мое жилище.

Гассан без всякого колебания ответил:

— Слушаю и повинуюсь!

И встал он, собрал свои инструменты, запер мастерскую и последовал за персиянином.

Но по дороге Гассан вспомнил слова матери своей о персиянах, и тысяча мыслей вторглись в ум его; он остановился, сам не зная, что делать, и, опустив голову, погрузился в глубокие размышления. Персиянин, обернувшись, увидел его в таком состоянии, засмеялся, а потом сказал ему: