Тысяча и одна ночь. В 12 томах

Гассаном же, когда он остался один, овладела глубокая печаль; почувствовав себя одиноким, ведь до этого он проводил время в обществе семи сестер своих, он загрустил, и грудь его сжалась от тоски; и чтобы развлечься и хоть немного успокоиться, он стал обходить комнаты молодых девушек одну за другою. И при виде мест, которые они занимали, и предметов, которые принадлежали им, душа его волновалась, а сердце трепетало. И дошел он таким образом до двери, которая отпиралась ключом, украшенным бирюзой. Но он не хотел отпирать эту комнату и отошел прочь. А потом подумал: «Кто знает, почему сестра моя, Нераспустившаяся Роза, так уговаривала меня не отпирать эту дверь? И что же может быть там такого таинственного, чтобы уж нельзя было и взглянуть? Но коль такова воля сестры моей, мне остается только слушать и повиноваться».

И ушел он, а так как наступала ночь и его тяготило одиночество, он отправился спать, чтобы забыть о своем огорчении. Но ему не удавалось уснуть — до такой степени преследовала его мысль о запретной двери; эта мысль так сильно мучила его, что он наконец сказал себе: «А что, если бы я отпер эту дверь?» Но затем он подумал: «Лучше отложить это до утра». Потом, изнемогая от бессонницы, он встал, говоря себе: «Нет, лучше сейчас же отпереть эту дверь и посмотреть, что в той комнате, хотя бы меня встретила там сама смерть».

И зажег он факел и направился к запретной двери. И вставил он ключ в замочную скважину и повернул его без затруднения — дверь отворилась без шума, как будто сама собой, и Гассан вошел в комнату.

Но как он ни осматривался по сторонам, ничего не было видно: ни мебели, ни ковра, ни циновки. Но, обходя комнату, он заметил в углу прислоненную к стене лестницу из черного дерева, верхушка которой выходила в отверстие на потолке. Гассан отложил свой факел, поднялся по лестнице до потолка и высунулся в отверстие. Просунув туда голову, он очутился на свежем воздухе, вровень с террасой, находившейся над потолком комнаты. Тогда Гассан вышел на террасу, покрытую растениями и деревцами, как какой-нибудь сад, и при дивном лунном сиянии увидел расстилавшуюся среди ночного безмолвия прекраснейшую из долин, когда-либо восхищавших человеческие взоры.

На этом месте своего рассказа Шахерезада заметила, что приближается утро, и со свойственной ей скромностью умолкла.

А когда наступила

ПЯТЬСОТ ВОСЕМЬДЕСЯТ ШЕСТАЯ НОЧЬ,

она сказала:

И тогда Гассан вышел на террасу, заросшую растениями и деревцами, как какой-нибудь сад, и при дивном лунном сиянии увидел среди ночного безмолвия прекраснейшую из долин, когда-либо восхищавших человеческие взоры. У ног его дремало тихое, спокойное озеро, в которое гляделась красота небес; берега его улыбались качавшимися ветвями лавров и миртов, покрытых цветами, миндальных деревьев, осыпанных цветом, как снегом, гирляндами глициний. Тысячи птиц пели гимн ночи, а шелковистая скатерть вод, обрамленная высоким лесом, там, дальше, омывала подножие дворца причудливой архитектуры, с хрустальными куполами, возвышавшимися до небес. От этого дворца к самой воде мраморной и мозаичной лестницей спускался царственный помост из рубинов, изумрудов, золота и серебра. А над этим помостом, поддерживаемым четырьмя легкими колоннами из розового алебастра, расстилался зеленый шелковый полог, осенявший трон превосходной работы из дерева алоэ и золота, вдоль которого ползла виноградная лоза с тяжелыми гроздьями, ягоды же были из жемчуга величиною с голубиное яйцо. И все это было окружено решеткой из золотых и серебряных пластинок. И так прекрасно и гармонично было здесь все, что ни один человек, хотя бы он был хосроем[39] или цезарем[40]

, не мог бы придумать или осуществить такое великолепие.

Ослепленный всем этим, Гассан не смел пошевелиться, боясь нарушить дивный мир этого места, как вдруг увидел он, что с неба спускаются и приближаются к озеру большие птицы. Вот они уже и опустились на берег озера; и было их десять; их прекрасные белые густые перья волочились по траве, между тем как сами птицы шли, небрежно покачиваясь. И казалось, что во всех своих движениях они повиновались одной более крупной и более красивой птице, медленно направившейся к помосту и севшей на трон. И вдруг все десять грациозным движением сбросили с себя перья. И когда сбросили они с себя этот покров, то явились десятью лунами чистой красоты в образе десяти нагих девушек. Они, смеясь, прыгнули в воду, и вода приняла их, разбрасывая брызги самоцветных камней. И наслаждались они купанием и резвились, играя друг с другом; и самая красивая из них гонялась за ними, виясь вокруг, ласкалась тысячей ласк, щекотала и покусывала их — и с каким смехом, с какой негою!

Выкупавшись, они вышли на берег, и красивейшая из них снова вошла на помост и села на трон, а единственной одеждой служили ей ее волосы. И Гассан, созерцая ее красоту, почувствовал, что теряет рассудок и подумал: «Ах, теперь я понимаю, почему сестра моя, Нераспустившаяся Роза, запрещала мне отпирать эту дверь! Теперь я навсегда утратил покой».