У черта на куличках

– Всё так, как ты видел.

Шего открыл глаза в каменную темноту, спросонья не понимая, где это он, потом потянулся взглядом за светом и вспомнил, что спит в чужом доме. Он чуть приподнялся на локте, разглядывая кусочек комнаты и своих ног в кирпичный полукруг печи, обнесенный траурным бархатом сажи, и позвал Рае – никто ему не ответил.

Змей выбрался из своего укрытия, пачкая кожу об остывшие угли, спустил ноги на пол, что был словно отлит изо льда, и зябко поежился, грея одну ступню о другую. К колену и выше по его ногам тянулись черные полосы и разводы. Змей осмотрел себя, словно наряженного в тигровую шкуру угольных росчерков, провел ладонью по испачканному предплечью, растирая грязь, а затем покрыл огнем всё свое тело, и пламя, переливаясь на коже, как золотой пушок волосков на ярком свету, очистило ее, но не дало тепла. Шего подхватил сброшенные на стул вещи – от внезапного облегчения тот угрожающе накренился – змей поддержал его пальцами правой ноги и, легко покачиваясь на весу вместе со стулом, перебрал охапку перекрученных тряпок, откинул обратно плащ и рубашку и, аккуратно опустив и свою ногу, и ножку стула на пол, стал натягивать на себя штаны.

Столько всегда мучений ему доставляли проклятые пуговицы. Хорошо хоть Рае согласился на рубашку без этих плоских костяшек, и Рэда сшила ему сначала черную, а потом и серую робу. Но вот штаны…

– Ты не будешь ходить в детских ползунках всю жизнь! – отчитывал его колдун, выдернув из рук змея ветхие старые «ползунки», которые тут же бросил в огонь.

– Ну давай посмотрим, как эти дурацкие пуговицы сделают меня взрослым! – прошипел Шего, схватив новые штаны.

Он сердито размахивал ими по дороге к себе, а наверху хлопнул дверью – та отдачей открылась –

и зашвырнул обновку, что скомкал в руках, в угол.

Рэда звала его к ужину, крича на весь дом, потом звала у самой двери, тихо прося одуматься:

– Да что вы опять не поделили?

И еще звала, но Шего не откликался.

Он сидел на кровати, пытаясь застегнуть пуговицы на проклятущих штанах (когти мешали ему попадать в петли),он справился с двумя и, когда излишком стараний оторвал третью, откинулся на прошлогодний матрас, который ему самому пришлось сшить и набить соломой, после того, как он сжег всё вокруг от злости на Рае. Тогда он лежал на полу в серебре золы, черноте копоти, в тихом гробу и дымном омуте опустевшей комнаты, а утром Рае так странно смотрел на него, так странно… а потом приказал вычистить всё по-человечески и самому делать койку. И вот теперь Шего снова лежал злой и одинокий в темноте своей конуры, разглядывая замазанный глиной потолок, облизывая огнем мелкие бугорки и трещинки свода, и даже как будто успокаивался, покоряясь свой судьбе, но Рае открыл дверь в его комнату и встал на пороге, не говоря ни слова. Первым, как всегда, не выдержал Шего, он поднялся с постели, подобрал с пола вырванную с хвостом ниток пуговицу и вручил ее колдуну.

– Эта – лишняя.