У черта на куличках

Морщины же Рае никогда не уходили. С каждым днем они становились всё глубже, а в той, что залегла как расщелина у него между бровей, Шего думалось, можно спрятать крыло крошечной птички. Как-то он даже пытался. Много часов змей хранил невесомый расписной листок мертвой бабочки, которую нашел в Заводи, он хотел показать удивительного зверя колдуну и вбежал вместе с ним к нему в спальню, но Рае крепко спал – тревожная складка у него на лице лишь слегка расправилась. Шего тихонько крался к хозяину, между шагами – пауза, когда он вслушивался в малейший шорох, в мельчайшее колебание воздуха, но Рае не шевелился, укрытый пурпурным пухлым щитом, поверх которого лежали две его белые жилистые руки. Змею казалось, что это на треть отсеченное, суровое и торжественное тело плавает в море собственной крови. Склонившись над казненным, Шего боязливо и спешно сморгнул жуткое видение, сердце его дрожало, он жадно вслушивался – дышит ли Рае – пока когти сжимали сухое мохнатое тельце насекомого.

Темная змеиная тень нависла над колдуном, след от руки отразился на спящем лице серым пятном, ломкие крылья коснулись кожи. Невесомый укол разбил чуткий сон. Рае резко открыл глаза, и от неожиданности змей сжег свой подарок у него на лице. Колдун ударил себя по лбу, как будто его укусил комар, и прохрипел:

– Что ты делаешь?

Шего смотрел на него во всю ширину глаз и не мог вымолвить ни слова.

Рае тем временем сел на кровати, рассматривая пепел в руке, он морщился, касаясь лба кончиками пальцев, и еще раз спросил:

– Что ты делаешь, Шего?

Змей, наконец, перестал ошарашенно глазеть на колдуна и даже смог выдавить из себя нечто невразумительное:

– Я только хотел узнать.

– Что?

– Ничего.

– Буду ли я выглядеть как поп, причастивший лоб раскаленной просвиркой?

– Что?

– Ничего.

Колдун поднялся с кровати, откинув одеяло, и подошел к тазу с водой, стоявшему на столе возле окна. Он склонил голову, вглядываясь в свое подгоревшее отражение, опустил руку в воду и протер переносицу влажными пальцами.

– Я не спал уже целую вечность.

– Прости меня, я не подумал.

– Ты никогда не думаешь. – Рае умылся, снимая с лица обрывки короткого сна.

– Зато ты думаешь слишком много, – выпалил змей, усталость колдуна отзывалась в нем и тоской, и яростью. – Даже во сне тревога так сжимает твое лицо, что они никуда не уходят.

– Кто? – Недоумение влажной пленкой переливалось на коже Рае и стекало прозрачными каплями прямо ему на рубашку, оставляя на белом полотне темные мокрые пятна.

– Морщины.