Unknown

– Я в любом случае достану тебе билет на «Жизель», – заверил я его. – Даже два, чтобы ты мог привести с собой пару.

– Я приведу свою маму.

У меня перехватило дыхание. Его маму?

– Тогда точно два.

– А после ты сможешь встретиться с ней, и мы сможем поужинать позже.

Я быстро кивнул, такое развитие событий было самым многообещающим из всех. Его мать.

Он скорчил гримасу.

– Это странно? Ты думаешь, это странно? Я просто пригласил себя и маму на балет, а потом попросил тебя поужинать с нами?

– Нет, – прошептал я. – Мне бы это понравилось. Я скучаю по своей каждый день.

– Мне жаль.

– Все в порядке, я просто... я бы хотел снова почувствовать материнскую заботу.

Илай насмешливо хмыкнул.

– Ну, я скажу ей, что ты так сказал, и когда она узнает, что она тебе нужна... да поможет тебе небо. Я еврей, и моя мать – стихийное бедствие. Думаю, они все такие.

– Не могу дождаться встречи с ней, – сказал я со вздохом.

Когда я его подлатал, он стоял и развлекал меня, пока я наливал сироп в стеклянную бутылку и составлял прекрасную композицию из лаймов, лимонов и апельсинов. Я добавил лимонный пресс на тарелку и отнес ее на стол, где Луна щедро отблагодарила меня. Когда я вернулся на кухню, там находились Мейвен и еще две танцовщицы из труппы, которые болтали с Илаем. Они делали то же самое, что и вы, когда флиртуете. Они трогали его бицепсы, грудь, улыбались и делали прямые, продолжительные взгляды. Я знал эти знаки, я не был глупцом. Но у меня уже было странное, непонятное чувство собственничества по отношению к нему, поэтому я скрестил руки и ждал.

– Что? – спросил он, мгновенно заметив меня и прекратив все остальные разговоры.

– Я вот-вот умру от голода, – торжественно объявил я.

Снова заиграла ухмылка.

– Ладно. Пойдем.

Он не стал приглашать женщин, просто пожелал им спокойной ночи, затем подошел ко мне и спросил, что я хочу.

– Я вегетарианец, так что ваш выбор ограничен. Я не из тех многострадальных типов, которые говорят: «О, все в порядке, я могу взять салат где угодно». Я не очень люблю холодную пищу.

Илай хихикнул.

– Я уже знаю, что ты не из тех, кто долго терпит.

– Пардон?

– Или тихоня. Ты ни о чем не молчишь.

Я нахмурился.

– И что это значит?

– Это хорошо, – сказал мне Илай. – Лучше просто говорить.

Он не ошибся.

– Итак, что ты хочешь, и помни, что я еврей, поэтому не могу есть все подряд.

– Как я уже сказал, я вегетарианец, так что я гораздо более ограничен, чем ты.

– Тогда что мы будем есть?

Мы сошлись на средиземноморской кухне и отправились в путь. Когда я уже ел, Илай выглядел обеспокоенным.

– Ты хочешь что-то сказать? – осмелился я.

– Нет, просто я не думаю, что это безопасно - может быть, тебе стоит жевать.

– Очень смешно, – сказал я с набитым ртом, только чтобы увидеть, как он в ужасе отшатнулся.

На бумаге мы не имели никакого смысла. Мы были дико разными. Я был громким, а он - тихим. Но я был громким определенное время, а потом, когда моя батарейка разряжалась, мне хотелось свернуться в клубок и затихнуть. Или, как оказалось, просто сесть рядом с ним, поближе, и пусть он говорит и развлекает других, а я слушаю. Я мог оставаться в местах, гулять, общаться дольше, чем обычно, если он отвлекал меня от разговоров и приносил мне что-нибудь перекусить и алкогольные напитки со все более нелепыми названиями.

У него была страшная работа, да и сам он был довольно опасен, но я был куда более боевым почти в любой ситуации. Я чуть не ввязался в драку на матче «Блэкхокс», и хотя Илай бросил на меня язвительный взгляд, его друг Джер был впечатлен. Когда парень, с которым я конфликтовал, встал, Джер заставил меня остаться на месте, а сам встал и поднялся, полностью затмив парня, который тут же уселся на место и больше не произнес ни слова.

– В один прекрасный день нас не будет здесь для подстраховки, – предупредил меня Илай.

Я насмешливо хмыкнул. Он всегда будет рядом, чтобы поддержать меня. Меня это не волновало.

– Ладно, – проворчал он. – Но это все равно очень плохая манера.

– Считай, что тебя уже отругали, – сказал мне Джер, усмехаясь.

– Ты совсем не помогаешь ему усвоить урок, – сказал ему Илай.

– Боже, надеюсь, что нет, – ответил Джер.

Между нами, мной и Илаем, была какая-то легкость, и мы, как два кусочка пазла, подходили друг другу.

Временами он терялся в делах, в заботах, в собственных мыслях о том, как исправить то, над чем он не властен. Это происходило из заботы, страсти и беспокойства, но очень быстро могло превратиться в яростную истерику. Не то чтобы его друзья, которые сами служили в той или иной сфере, не соглашались или не заботились об этом, но, особенно за ужином в выходной день, мозгу требовался отдых. И это не могло не отразиться на других. Я видел это, замечал, как они менялись, как беспокоились, что он не может остановиться, что тему нельзя сменить, потому что он сосредоточен на чем-то одном.

– Знаешь, – говорил я ни с того ни с сего, – у меня странное чувство, что если бы меня когда-нибудь выбросило из самолета или я упал, скажем, со склона горы, то, возможно, смог бы летать.