Читаем В Японию периода реставрации Мэйдзи: воспоминания о моей двухлетней государственной службе в Японии полностью

В Японию периода реставрации Мэйдзи: воспоминания о моей двухлетней государственной службе в Японии

Японскую растительность недаром упрекают в том, что она, как кокетливая женщина, «жертвует всем ради демонстрации самоей себя». Благодаря здешним жарким летним дождям вся природа развивается с почти невероятною для нас быстротою. Вчера еще совершенно сухой и обнаженный луг покрывается в несколько часов густым ковром свежей зелени, деревья в два-три десятка лет принимают вид вековых, плоды и овощи наливаются не по дням, а по часам и дивят наш взор громадностью и правильностью своих размеров. Но на вкус они напоминают смоченный пресною водою картон... Роскошные здешние луга дают немногочисленным стадам коров (коз и овец в Японии не водится вовсе!) скудную и нездоровую пищу. Дерево, употребляемое на постройки и на поделки, гниет чрезвычайно быстро, если только оно не покрыто непроницаемыми слоями знаменитого японского лака. Красивые японские цветы - все без запаха! ...

Япония, утопающая в ароматах самобытности

Удивительнее всего, что при всей своей обаятельной красоте пейзажи Японии, по крайней мере в проезжаемой нами местности, не имеют ничего дикого, ничего первобытного. Мы имеем дело с красотой хорошенькой горожанки - отлично знакомой со всеми ухищрениями вековой, всосавшейся в свою кровь и плоть культуры. Нигде ни пяди невозделанной земли! Но шахматная правильность крайне мелко наделенных участков укрывается очень удачно из вида в живописной тени дерев. Заборов, портящих вид самых живописных западноевропейских местностей, здесь не видно вовсе: они заменены живыми изгородями из чайных кустов, значительно усиливающих доходность ограждаемых ими полей, так как ароматный японский чай ценится, даже на месте, довольно дорого. И даже безобразные японские дома выглядят живописно, когда их видишь издалека, наполовину тонущими в роскошной зелени. Порою, под высокими горными криптомериями живописно мелькает белая крыша буддийского храма или молельни с целыми аллеями каменных или чугунных не то памятников, не то фонарей, имеющих вид колоссальных грибов. У каждой деревни -- небольшие, выкрашенные в ярко-красный цвет деревянные ворота с двойной перекладиною, или, как их здесь называют, тории,

обозначают часовню бога риса Инари, которую без этого предзнаменования легко бы было принять за амбар или хлевушок. Часто возле таких красивых ворот красуются по два каменных изваяния лисиц.

Сельский бог Инари и Лисицы: размышления этнографического характера

Такое сочетание, то есть соседство, Инари (сельского бога) с животным, которое с точки зрения сельского хозяйства не отличается никакими доблестями, было мне объяснено нижеследующим и самым что ни на есть преинтересным образом!

Японцы давно заметили, что лисицы неизменно являются пожирать съестные припасы, которые выставляются крестьянами в часовнях в качестве жертвоприношения богу риса или богу земледелия вообще. Из этого они вывели своё заключение, что последние имеют такое полномочие от самого Инари-сана. С тех пор и пошло поверье, будто лиса, про которую здесь рассказываются самые чудесные истории, состоит в должности чиновницы особых поручений при самом популярном крестьянском боге. А плутовке это на руку -- не отличаясь особой деликатностью и пугливостью и в других странах, в Японии она эксплуатирует свое привилегированное положение с невыразимым нахальством и даже в городах таскает чуть не среди бела дня со двора всякую живность. Впрочем, японцы до самого последнего времени вовсе не ели мяса, кроме дичи, и не держали на дворах иной живности, кроме кур, предназначенных не столько для стола, сколько для воспитания и удовлетворения петухов, своими гладиаторскими боями потешающих старую и малую, знатную и плебейскую здешнюю публику.

Но вот уже море, которое почти вовсе отдалилось, было, от нас, приближается снова. Но теперь уже в несколько ином, спокойном и не столь чистом своём виде. Это мелководный, а потому и илистый залив Эдо. Влево мы огибаем высокий скалистый холм. За ним местность круто понижается, снова появляются сплошные ряды лишенных всякой живописности японских домов. Начинается Синагава -- полный трагических воспоминаний о столь недавних временах кровавой борьбы японского шляхетства с залившим его потоком чуждой всемирной буржуазной цивилизации... А затем поезд наш, снова, останавливается у казенного вида станции, одиноко торчащей среди громадного и унылого пустыря.

Гэндзиро принимает торжественно озабоченный вид и собирает ручной багаж. Приехали!

Это Токио -- новая «восточная столица» самой восточной на всём белом свете страны. Или, как мы вспоминаем её по-старому, -- Эдо.