В кругу Леонида Леонова. Из записок 1968-1988-х годов

— Пробовал читать. Не пошло. Имитация. Вы говорите, что его ставят в «шолоховский ряд»? Не знаю. А вот публицист он хо­роший. Все подсчитано, убеждает. Он не инженер? Статьи дело­вые и точные.

— Он — мелиоратор.

Заговорили о романе «Полководец» В. Карпова. Он лежал на со­седнем столе.

— Пробовал читать, но тоже не пошло. Интересные факты и но­вые. О войне что ни пиши, все будут читать. Но нет здесь настояще­го художественного дара. Присмотрелся, как делают и составляют к факту факт, склеивая их выдуманным личным причастием к расска­зываемому. Но это не та «выдумка», которая совершенно необходима в художественном произведении. Ползанье у ног великой действи­тельности и остается лишь ползаньем.

Что-то вы суровы, Леонид Максимович. В книге есть даже военные открытия.

— В настоящей литературе они должны оборачиваться художе­ственными открытиями. Сравните хотя бы «Горячий снег».

23 февраля 1987г.

Л.М. позвонил из Барвихи:

— Очень плохо чувствую себя. Неладно с сердцем, делают уколы камфары. Вы знаете, я человек непрактичный, а мне хочется сделать для вас что-нибудь хорошее. Скоро будут выборы в Академию. Я и раньше старался помочь вам, считая, что вы более достойны, чем многое избранные, но у меня ничего не получалось. Теперь я хочу, чтобы получилось. Слушайтесь меня, как Главного редактора, который убе­дился в ваших высоких научных знаниях. У меня здесь нет машинки. Я продиктую вам свое письмо, перепечатайте, а я подпишу.

— Л.М., стоит ли об этом? Вы переутомлены. И нравственно. Полежите дня два-три, ни с кем не общаясь. Я участвую в выборах, чтобы еще раз подтвердить, что дело не в знаниях, и не в работоспо­собности, и не в верности русской литературе, а совсем в другом...

Он продиктовал свое обращение в Академию. Я знал, что мне не поможет и его ходатайство с очень высокой оценкой моей работы по изданию Горького. Но его забота меня очень растрогала. Я любил Леонида Максимовича не только, как писателя, но и как удивитель­ного человека.

4 мая 1987 г.

И снова Л.М. вспоминал о Горьком, повторяясь:

— Когда мы поднимались от виллы в гору, Горький сказал ту са­мую фразу, которая потом держала меня всю жизнь на ногах и кото­рую я вам однажды сказал, а не надо было, чтобы не приняли меня за хвастуна.

5 ноября 1987 г.

Четвертую неделю, либо в среду, либо в четверг, я появляюсь в шесть часов у Леонида Максимовича. И мы идем гулять. Ходит быс­тро. По улице Воровского, в переулках. Таким же быстрым темпом говорит. Рассказал о заседании экспертной комиссии в Отделении литературы и языка по выборам в Академию. Как часть кандидатур отклоняют согласно, кивком головы. В другой раз говорят: «Просил Дмитрий Сергеевич Лихачев. Рекомендуем». «Мои кандидатуры были встречены гробовым молчанием. Но о вас сказали, что оставляют, а вокруг Трубачева началась перепалка. Оставили его, но боюсь, что этот зловещий синклит провалит».

Обсудив эту тему, перешли к литературе.

- Прочитал роман Рыбакова — спекулятивен. Да и не роман это, а беллетристика на потребу. Нельзя сокрушаться над несчастной судь­бой похотливого мальчика, не замечая драмы большого народа, свя­занной с неотвратимой необходимостью любой ценой выиграть вре­мя, создать заводы, фабрики, колхозы. Ведь в эти годы был и страш­ный голод, когда гибли тысячи людей, а писателю не до них.

Вот В. Астафьев — это органически талантливый писатель. Есть у него этакий блеск, естественность, природность, хотя нельзя пе­ренасыщать произведения диалектизмами. Скажите ему об этом. Это снижает силу самой талантливой книги его «Царь-рыба». У В. Бело­ва тоже есть «тузовые» произведения, но последний роман написан вполсилы. Евг. Носова читал мало. Ни на кого из них не похож Распутин, бесспорно талантливый и самый серьезный писатель. О Бондареве я уже говорил. По-настоящему талантлив, но с некото­рых пор не появилось ли самодовольство, а это может погубить его, как писателя.

15 марта 1988 г.

На прошлой неделе Л.М. читал «Котлован» А. Платонова. Пожа­ловался, что читал с большим трудом... «Есть какая-то нарочитость во всем... Не могу читать...»

Сегодня, когда по телефону я на его вопрос, что нового в литера­туре? — ответил: «Все читают “Чевенгур”, он переспросил: «Хорошо написано?» Я ответил, что в той же манере, что и «Котлован». Ска­зал, что, понимая право писателя и так видеть, и так изображать нашу жизнь, я никак не возьму в толк, столь ли примитивными были люди, давшие миру Толстого и Достоевского, сознавшие новое об­щество и мощное государство? Конечно, народ многолик и противо­речив, рядом с умным есть и дураки, с работящим — пьяницы и балаболки, — но кого же больше? Видел и сам таких, каких иэображали Горький, Шолохов, Малышкин, Леонов. Теперь сомневаюсь, были ли такие или большинство за платоновскими типами?

Л.М. ответил: «Не понимаю, чем продиктованы произведения А. Платонова? Неприятием общества? Неверием в людей? Презрени­ем к ним? Может, усталостью и равнодушием? Как бы то ни было, читать его тягостно».

18 марта 1988 г.