Весенний месяц ноябрь. Повести и рассказы. Теория литературы, публицистика

– А пусть он… Не оскорбляет… – Выдохнул Марат, обречённо ожидая нового нападения.

– Да заткнись ты, щегол!.. – Чмяга обозвал по-московски. Марат не понял, проглотил. Не ответил, пошёл, заторопился к шумливым зарослям под всеобщий дружный смех. Из-под ветвей обернулся. Потихоньку засобирались и остальные.

Приближалось время обеда. Надо было чем-то набить желудок.

III

«Господи, да разве это спорт? Одно смертоубийство. Молю я бога, чтоб бросил ты поскорее своё проклятое регби!», – такие слова бросила ему вдогонку мама, когда уезжал на вокзал…

Сейчас Марат лежит в палате на своей койке, пережёвывает в который раз мамин наказ. За распахнутыми настежь окнами бушует ветер, струится сквозь рамы, приятно обдувает лицо. Марат с наслаждением вдыхает прохладный, смолистый воздух.

Пионерлагерь «Восток» выстроили в густом бору. А дощатые корпуса, куда поселили спортотряд из Москвы, стоят на отшибе. Благодать, да и только. Зато дальше, к решётчатой ограде нужно продираться: молодые сосенки и ели теснятся вокруг родительских стволов, переплетаются ветвями, тыкаются друг в друга игольными лапами и тянутся-тянутся изо всех сил к редким просветам меж высоких деревьев. Будто в два этажа качается над головой хвойная вата.

Лес в округе давно не расчищали. Повал, видно, и вовсе не убирали. Когда гуляли по вечерам – под ногами вспучивалась и дымилась сопревшая труха.

Тридцать человек уместились в двух палатах. Но мест незанятых сейчас в избытке. Почти все отправились в Москву на турнир. Только у самой стены храпит Урий, укрывшийся простынёй с головой. Напротив, у окна, Антанас читает вслух на литовском. Чмяга, Шура и Ганя куда-то смылись. «Раздолье им без Вадима Борисовича, – подумал Марат, – когда он ещё там со станции приползёт, бухой вдугаря. Без Рогволда-то, кореша своего, отпустил вожжи… Да, разумеется, можно заниматься и бадминтоном, – в который раз убеждал он себя, – и маме без проблем. Приличная секция. Модная. Сын возвращается с тренировки такой же аккуратный и выглаженный, каким она его туда отправила: чистенький, без царапин, ссадин и кровоподтеков… Да ты, мама, смотрела регби только раз, по телевизору, и то, когда я уговорил сесть к экрану, а потом валидол принимала. Да откуда ж тебе знать, что после каждой тренировки у нас кто-то обязательно уходит с поля весь в крови. Год занимаюсь, но везёт, – Марат незаметно трижды сплюнул через левое плечо, – бог миловал. А Урий на прошлых сборах в Каменском прыгнул на мяч у самой кромки, не рассчитал – и угодил лицом в бетонную тумбу для награждения победителей. Хорошо хоть глаз не задел, веко только разодрал да скулу помял – зато кровь в три ручья лилась. И даже не застонал ни разу…»

Тревожило житейское: мама заплатила за путёвку, и Марат ума не мог приложить, как отработать эти деньги и вернуть. Закончатся сборы и уже первого сентября в школу, в девятый класс. «Можно и вообще ничем не заниматься, – Марат вспомнил одноклассников, – трястись каждый день, лишь бы оценку не снизили. А то потом в институт с военной кафедрой не примут…»

Спустя час после обеда опять захотелось есть. «В Москве на собрании обещали усиленное питание… Да откуда же в Тульской глухомани ему взяться? Поварам, небось, самим не хватает…» Расправив плечи, распрямил ноги, нащупал на тумбочке бутылку из-под лимонада, заправленную водой из колонки; глотнул, но осторожно, чуть-чуть, чтобы гортань не застудить. Выстиранная регбийка сушилась на железной спинке, укрывая Марата от посторонних глаз.

Дверь в прихожую зазвенела стеклом.

– В столовой дерьмом кормят!.. – Шура не скрывал раздражения. – Добавки попросил на кухне, а там хренами обложили! Наверно сами по вечерам котлы долизывают!

– А местные-то, из пионерлагеря, борзеют, – поддакивал Чмяга, – из первого отряда. Заколебали в доску. Козлами называют. Вот вернутся наши через три дня, тогда посмотрим кто кого. У нас один регбист за троих сгодится.

– Ур'oем! Как в Каменском, помнишь?

Шура завёлся – теперь его слушали, не перебивая.

– Я, Бог и Сатана рванули на танцы. Народу – тьма. И все подваливают, подваливают – кто на мопеде, кто на велике… А наши придурки в корпусе храпят…