Внешнеполитическая программа А. Л. Ордина-Нащокина и попытки ее осуществления

Анализ отписки В. М. Тяпкина показывает, что его переговоры с Дорошенко зимой 1667/8 г. происходили в обстановке растущего недовольства разных слоев населения Левобережья московской политикой. Усилению этого недовольства способствовал ряд просчетов, допущенных русскими правящими кругами, и прежде всего А. Л. Ординым-Нащокиным как главой Малороссийского приказа, в политике по отношению к Левобережному гетманству. Если содержание Андрусовского договора в начале 1667 г. было достаточно быстро обнародовано, то с обнародованием Московского договора в Москве не торопились. Здесь явно не хотели обнародовать те статьи соглашения, в которых говорилось о возможности совместных военных действий войск России и Речи Посполитой против непокорных казаков. А. Л. Ордин-Нащокин, по-видимому, искренне полагал, что мирное присоединение Правобережного гетманства сделает применение этих статей излишним. Он, однако, не принял во внимание, что польско-литовская сторона была заинтересована в обнародовании именно этих статей соглашения.

Характерно, что много позже при расследовании причин восстания посланец черниговского архиепископа Лазаря Барановича утверждал, что «вся смута учинивалась» от Беневского, который в своем письме «приятелю» сообщал, что «положение меж великих государей учинено, что с обеих сторон Днепра начальных людей высечь, а тех всех в неволю привесть»[1082]. Конечно, ничего подобного С. Беневский не писал, но он, очевидно, дал понять правобережным казакам, что теперь им придется иметь дело с войсками двух монархов.

Уже после заключения Андрусовского договора стали распространяться слухи, что русско-польское соглашение направлено против казачества. Сигналы, исходившие от С. Беневского, способствовали распространению и усилению таких слухов, доходивших до приведенных выше утверждений. Молчание русской стороны об условиях Московского договора служило своеобразным подтверждением правдивости таких слухов.

Недовольство стало охватывать и казацкую верхушку Левобережья. Здесь сказался другой просчет русской политики этого времени. Поглощенный широкими внешнеполитическими планами и оценивавший ситуацию как беспроигрышную, А. Л. Ордин-Нащокин не принял мер к укреплению контактов ни с казацкой верхушкой Левобережья в целом, ни с лицами, на которых опиралась московская политика в этом регионе – епископом Мефодием и гетманом Брюховецким. К советам Мефодия глава Малороссийского приказа не прислушался, жалованья, о котором просил епископ, он не получил, уехал из Москвы недовольный и, по сообщению Иннокентия Гизеля, «клялся много и николи на столице не быть»[1083]. Если Афанасий Лаврентьевич говорил, что ему «плевать на Дорошенка», то тем более он не находил нужным считаться с Брюховецким, консультироваться с ним о принятии решений. О характере отношений между главой Малороссийского приказа и гетманом говорят свидетельства Мефодия о том, что он узнал на встрече с Брюховецким в Гадяче в конце ноября 1667 г. К этому времени из Москвы вернулся отпущенный из столицы 19 ноября гонец гетмана бунчужный Иван

[1084]. Он сообщил, что Афанасий Лаврентьевич «принял их (посланцев гетмана. – Б. Ф.

) неласково и к руке великого государя их не поставил, а говорил им, что они великому государю не надобны, пора их отставить»[1085]. Позднее, когда об этих высказываниях стало широко известно, их толковали в том смысле, «что царскому величеству Малоросия будто и не надобна»[1086]. Разумеется, А. Л. Ордин-Нащокин, имевший относительно Украины совсем другие планы, не мог говорить ничего подобного. Очевидно, еще более резко, чем в грамоте июня 1667 г., А. Л. Ордин-Нащокин выражал недовольство действиями гетмана, а возможно, и других лиц, стоявших во главе Левобережного гетманства, – именно они оказались «не надобны» и следовало «их отставить».

Сообщения В. М. Тяпкина о скором приходе в Киев А. Л. Ордина-Нащокина с войском вызвали сильное беспокойство и гетмана, и Мефодия. По сообщению близкого в то время к Мефодию нежинского протопопа Семена Адамовича, после рождества 1667 г. гетман прислал епископу письмо, в котором задавался вопросом: «Для чего боярин идет?» Когда он просил войск, ему отказывали, «а когда не надобно, топерво посылают»[1087].