Внешнеполитическая программа А. Л. Ордина-Нащокина и попытки ее осуществления

В июне 1667 г. смоленский шляхтич С. Дятельский, которого посылали для сбора «вестей» в Вильно, сообщал смоленским воеводам, что и Корона, и Литва хотят «бить челом» Алексею Михайловичу, чтобы «велел у них быть на королевстве» царевичу Алексею. Он уверял, что «литовские люди о том и руки свои подписали»[1413]. Еще более интересные сообщения пришли от И. А. Желябужского, который по пути в Вену в августе 1667 г. остановился в Варшаве. Здесь 23 августа состоялась его встреча с австрийским резидентом при польском дворе – уже знакомым посланцу Августином Мейербергом. Резидент сообщил ему, что на последнем сейме принято решение направить к царю послов, чтобы царь «пожаловал бы им в Полшу сына своего государского». К этому резидент добавил, что император выступает против выбора на польский трон «францужского» принца, «а опричь, де, французского кого ни оберут на Полшу государя, и цесарь, де, никому помешки чинить не станет»[1414]. Запись разговоров И. А. Желябужский немедленно отправил в Москву[1415]

. Эти высказывания австрийского резидента представляли для русского правительства интерес не только потому, что они подтверждали правильность более ранних сообщений. Поведение резидента явно говорило в пользу того, что австрийские Габсбурги не будут препятствовать избранию царевича на польский трон.

Влияние этих сообщений явно проявилось в некоторых особенностях поведения русской стороны на начавшихся поздней осенью 1667 г. переговорах в Москве, на которые справедливо обратил внимание З. Вуйцик[1416]. Так, на приеме великих послов вместе с отцом присутствовал царевич Алексей[1417], а глава польской делегации выражал радость по поводу того, что видит рядом с царем его сына, «надею утех и всего християнства радость»[1418]

. Вместе с тем, как отмечено в церемониале приема «государю царевичю королевских поминков не было»[1419]. Очевидно, в полученных инструкциях ничего не говорилось об участии царевича в каких-либо контактах с послами. В этих условиях комплименты С. Беневского приобретают особое значение. Приближались новые выборы, исход их был неясен, и опытный политик стремился на всякий случай приобрести расположение возможного будущего монарха.

Во время следующего приема, 21 октября, послы уже от себя поднесли царевичу поминки[1420]. Эти сведения русских документов интересно сопоставить с запиской о пребывании в Москве польского посольства, составленной на основе писем К. П. Бжостовского из русской столицы[1421]

. Обращение к ней показывает, что появление царевича на приеме не было для послов проходным эпизодом. В письме из Москвы от 2 ноября н. ст. 1667 г. Бжостовский дал высокую оценку личным достоинствам великого князя («щедрейшего нрава… обходительный и весьма приветливый со всеми»)[1422]. Вместе с отцом царевич присутствовал и на «отпуске» послов 25 ноября. В официальной записи о приеме отмечено, что не царь, а его сын передал «поклон» королю Яну Казимиру.

Важный шаг на пути к выдвижению кандидатуры царевича на польский трон был предпринят на приеме, состоявшемся 4 декабря, уже после окончания переговоров.

На этом приеме А. Л. Ордин-Нащокин, обращаясь к послам, говорил о пользе, которую принесет обоим государствам заключенный союз. Одновременно он, отметив, что король Ян Казимир «в зрелых летех» и не имеет потомства, выразил надежду, что в будущем удалось бы «обоих государств народы во единстве учинить» «за благословением в государстве вашем его королевского величества ко всей Речи Посполитой». Далее он прямо говорил, что если бы в Речи Посполитой захотели увидеть на троне кого-либо из «государских сынов», то царь «воле праведной Божьей противен не будет»[1423]

. Вместе с тем, хотя речь шла о сынах во множественном числе, в своей речи глава Посольского приказа прямо указывал на царевича Алексея, которого «светлость… незадолго до вашего пришествия ясностью луча московские народы просветила»[1424]. Эти слова содержали в себе указание, что недавно было отмечено совершеннолетие царевича[1425], и он вполне может самостоятельно управлять государством.

Это выступление было очевидной реакцией на сообщения, что шляхта намерена на сейме избрать царевича преемником Яна Казимира. Устами главы Посольского приказа официально давалось понять, что царь не возражал бы против такого решения.