Внешнеполитическая программа А. Л. Ордина-Нащокина и попытки ее осуществления

К подготовке посольства приступили также весной 1667 г. 11 мая последовал «указ» царя о посылке в Англию Мих. Никит. Головина. 4 июня датирован посольский наказ, 22 июня гонец был в Новгороде на пути в Ригу[779]. Как и другие посланцы, М. Головин должен был известить о заключении Андрусовского договора и о последовавшем затем сближении двух государств, а также о будущих переговорах о «вечном мире» с участием посредников, однако никакой просьбы Карлу II выступить в роли посредника царская грамота не содержала[780]. Текст сохранившегося черновика посольского наказа не содержит указаний на какие-либо поручения гонцу, который должен был лишь передать королю царскую грамоту. Очевидно, миссия М. Головина должна была ограничиться сбором информации, но неизвестно, как посланец выполнил свою задачу, так как статейный список посольства не сохранился. Черновик наказа позволяет судить о том, каким изменениям подверглась в этом тексте традиционная характеристика отношений царя с другими государями и государствами. Традиционный перечень европейских государей, с которыми царь находился «в дружбе и в любви», был изменен таким образом, что с «цесарем» и датским королем царь находится «в братцкой дружбе, в ссылке и в любви», с французским королем – «в дружбе, в ссылке, и в любви», что указывало на менее близкий характер отношений, а шведский король был из этого перечня вычеркнут, и о нем лишь сказано, что он находится в мирных отношениях с царем

[781]. Тем самым недвусмысленно давалось понять о прохладном характере русско-шведских отношений.

В своем ответе от 19 сентября 1667 г. Карл II не только поздравлял царя с прекращением русско-польской войны, но и предлагал «всякие християнские послуги» в деле заключения «вечного мира»[782]. Английский монарх, по-видимому, хотел добиться улучшения русско-английских отношений, но на его предложения в Москве не реагировали.

От посольств в другие государства отличалось по своему характеру посольство в Швецию. Его стали готовить довольно рано. Наказ посланцу Ионе Леонтьеву был составлен уже к 20 апреля[783]

, но тексты грамот были готовы лишь к 31 мая[784], а «у руки» посланец был 4 июля[785]. Адресованная королю Карлу XI грамота носила достаточно трафаретный характер

[786]. Можно лишь отметить, что, сообщая о предстоящих мирных переговорах, царь не просил короля о посредничестве, что указывает на иной характер отношений со Швецией, чем с Данией или Бранденбургом. Правда, в наказе Ионе Леонтьеву ему поручалось сообщить, что царь с королем «желает быти в дружбе и любви свыше прежнего»[787], но совсем иное впечатление производила та часть наказа, где говорилось о сборе информации. Помимо обычных указаний собрать сведения об отношениях страны с другими государствами, посланцу предписывалось выяснить, «у свейского короля ныне в казне какой скудости нет ли и заплату ратным людем дают ли», он должен был также узнать, находятся ли в Швеции какие-либо наемные войска[788]

. Такие сведения о состоянии военных сил собирают о стране, с которой в близком будущем ожидается конфликт.

Такое предположение подкрепляет содержание второй грамоты, которую повез в Стокгольм Иона Леонтьев[789]. В грамоте речь шла о том, что шведский резидент Иоганн Лиленталь, выезжая из Москвы в марте 1667 г., обратился к царю с письмом, в котором о главе Посольского приказа написал «безчестные слова на ссору». В документе выражалась надежда, что ему за это «наказанье будет». Далее в грамоте была речь о том, что когда 16 апреля нового резидента Адольфа Эбершельда пригласили в Посольский приказ, чтобы «выговаривать» ему за поведенье Лиленталя, он отвечал «сердито, не разумея посольского чину и чести», назвав обвинения «затейными речми», и этим А. Л. Ордина-Нащокина «и думных людей бесчестил». Рассказ об этих инцидентах завершался в документе общим выводом, что в Москве не следует находиться шведским резидентам, так как они «в торговлях своих живучи, корыстаютца, а государственных дел не помнят», и вообще от находившихся в Москве шведских комиссаров и резидентов «оприч ссор и всякого дурна добрых дел… не бывало».

Этот вывод больше, чем конкретные жалобы, говорит о том, что Посольский приказ под началом А. Л. Ордина-Нащокина явно взял линию на обострение отношений со Швецией. По-видимому, такой шаг должен был содействовать созданию благоприятной для планов русского канцлера атмосферы на будущих международных переговорах. А. Л. Ордин-Нащокин, вероятно, полагал, что такое давление заставит Швецию искать соглашения и пойти на уступки.