Возвращая к жизни. Истории реаниматолога из «петербургского Склифа»

Медицина становится все более интернациональной. У нас сегодня кто только не работает. Много арабов, африканцев. Как правило, они закончили наши медицинские вузы. У меня, например, учились ребята из Конго. Очень смешно было, когда один наш чернокожий ученик-ординатор одно время смотрел на то, как мы тут в НИИ скорой помощи работаем, а потом сказал: «Про меня говорите, что я негр. Это вы негры».

В другой раз привезли пациента с резаной раной, всего татуированного – в свастиках. Хирурги зашили ему рану, и тут обход. Заходит группа наших врачей – узбек, негр из Конго и грузинка. Мой коллега показывает на них и говорит этому татуированному молодому человеку: «По законам Российской Федерации вы имеете право выбрать себе врача. Выбирайте!»

И у нас, действительно, большой выбор. На любой вкус. Медицина очень интернациональная сфера.

* * *

Сегодня тем, кто идет в медицину, надо настраиваться на то, что в этой профессии надо будет учиться всю жизнь. Есть врачи (я не сексист, но особенно часто это случается с девушками), которые в институте очень прилежно занимались, получили красный диплом и после этого успокоились – внутри них будто щелкнул стоп-кран. С этого момента накопленные знания начинают работать против них. Так, во время учебы моим любимым предметом была фармакология, я хорошо ее знал. Но если бы сегодня с теми моими знаниями 1992 года я открыл шкафчик с лекарствами, то половина из них была бы мне неизвестна. С тех пор они обновились на 30–40 процентов. В нашей профессии мы сегодня имеем дело с непрерывным шквалом новой информации, которую надо воспринимать и усваивать. Пользоваться лишь знаниями, приобретенными в мединституте, не получится – их надо всегда обновлять.

На грани фантастики

Огромный прогресс наблюдается в лечении желудочных кровотечений. Когда я учился, их оперировали. Сейчас 95 процентов желудочных кровотечений удается остановить эндоскопически. Заходим эндоскопом в желудок или двенадцатиперстную кишку. Дальше для остановки кровотечения можно наложить лигатуру (перевязать кровеносный сосуд нитями) или сделать уколы.

Произошли просто потрясающие прорывы в терапии иммунных болезней, в противоопухолевой терапии. Мы уже сегодня можем создавать моноклональные антитела в любой клетке, в любой молекуле, в любом рецепторе. Это точечное дорогостоящее, но очень эффективное лечение. Моноклональные антитела могут блокировать конкретный рецептор и активировать конкретный белок. Они способны подавить так называемый цитокиновый шторм – избыточную реакцию организма на коронавирус, которая приводит к смерти больного. Есть и другие болезни, когда врачам необходимо нейтрализовать человеческий иммунитет. Раньше этого достигали с помощью гормонов. Но это все равно что в артиллерии вести огонь по площадям. Гормоны подавляют иммунитет, они приносят пользу в какой-то одной точке организма, но вредны для всех остальных. Вызывают язву желудка, нарушение электролитного обмена и много чего еще. А моноклональные антитела можно сравнить с ракетами, которые летят точно в цель.

В хирургии от довольно грубых методов (позволю себе так выразиться) мы переходим к аккуратной, я бы сказал, высоко прецизионной работе. Хирургия все больше тянется к микроскопу. Перспективные направления – сосудистая и микрохирургия. Мы получаем возможность делать уникальные операции на очень маленьких сосудах. Условно говоря, сшивать клетку с клеткой.

Совершенно небывалые возможности открылись в эндоваскулярной хирургии. Это когда вы входите в сосуды и двигаетесь по ним, куда угодно. При кровотечении закупориваете сосуд, при тромбе, наоборот, его чистите. Можете донести лекарство точно к опухоли. Не травите им весь организм, а создаете мощнейшую его концентрацию в нужном месте, и она убивает опухоль.

Сегодня онкология уже перестала быть такой фатальной, какой она была еще 30–40 лет назад. Сейчас появились совершенно иные подходы по сравнению с временами моей учебы в мединституте. Раньше кого-то лечили хирургией, кого-то химиотерапией, кого-то облучением. Сейчас используют комплексный подход, который включает в себя и хирургию, и химиопрепарат, а порой еще и добавляется лучевая терапия, в зависимости от расположения и характера гистологической опухоли. Самих препаратов стало гораздо больше: для каждой опухоли есть свои. Многие формы рака лечатся, и лечатся эффективно. Немало моих друзей и знакомых им переболели и до сих пор живы-здоровы. Но, к сожалению, все еще остро стоит проблема ранней диагностики.

В фармакологии эпоха антибиотиков подходит к концу. Сейчас довольно бурно развиваются технологии производства антител, и, возможно, не только наши дети, но и мы сами застанем расцвет этого направления. Сможем производить антитела против определенного микроба у определенного пациента. Делается так: мы взяли пробу у пациента, через 40 минут определили, что это за микроб (такое реально уже сейчас), а через 2–3 дня нам приносят капельницу, в которой заряжены антитела против антигена этого микроба. Мы начинаем прицельно очищать организм.