Все рушится

Трое молодых людей помогали Обиерике забить двух коз для похлебки. Это были очень жирные козы, но самая жирная была привязана к столбику у стены, окружавшей двор. Она была величиной с небольшую корову. Купить ее Обиерика посылал одного из своих родственников аж в Умуике. Ее он собирался подарить живьем родственникам жениха.

– Базар в Умуике – удивительное место, – рассказывал молодой человек, которого Обиерика посылал за этой великаншей. – Там столько народу, что если подкинуть в воздух песчинку, она не найдет щелочки, чтобы упасть на землю.

– Это результат колдовства, – сказал Обиерика. – Жители Умуике захотели, чтобы их базар разросся и поглотил базары соседей. Для этого они призвали могущественного колдуна. Каждый базарный день, еще до первых петухов, он выходит на базарную площадь в образе старухи с опахалом. Этим опахалом она заманивает на их базар все соседские кланы. Машет им перед собой и за собой, справа и слева от себя.

– Вот все туда и стекаются, – подхватил другой мужчина, – честные люди и воры. Они с тебя нро[17] снимут – ты и не заметишь.

– Вот-вот, – подтвердил Обиерика, – я наказывал Нванкво держать ухо востро и не зевать. Когда-то один человек пошел на базар продавать козу. Он вел ее на толстой веревке, другой конец которой обвязал вокруг пояса. Но проходя через базар, заметил, что люди показывают на него пальцами как на сумасшедшего. Он ничего не мог понять, пока не оглянулся и не увидел, что тащит на веревке не козу, а тяжелое бревно.

– Вы думаете, что вор способен проделать такое в одиночку? – спросил Нванкво.

– Нет, – ответил Обиерика. – С помощью колдуна.

Перерезав козам горла и слив кровь в сосуд, они подержали туши над огнем, чтобы сжечь шерсть, запах паленой шерсти смешался с запахом готовящейся еды. Потом туши вымыли и разделали, чтобы женщины могли сварить мясо для похлебки.

Вся эта муравьиная возня шла гладко, своим чередом, пока ее не прервал донесшийся издали крик:

– Ойи оду фчу ийийи-о-о!

(Та, что машет хвостом, отгоняя мух!) – Все женщины мгновенно побросали свои дела и бросились туда, откуда несся крик.

– Нельзя убегать всем, вся наша стряпня сгорит! – закричала Чиело, жрица. – Пусть трое или четверо останутся.

– Это верно, – согласилась одна из женщин. – Троим или четверым надо разрешить остаться.

Пять женщин остались присматривать за едой, остальные бросились ловить сбежавшую корову. Поймав, они отвели ее хозяину, который тут же выплатил немалый штраф, налагавшийся деревней на любого, чья корова забредала на поле соседей и вытаптывала посадки. Взыскав штраф, женщины пересчитались, чтобы понять, все ли выбежали на поиски, услышав крик.

– Где Мгбого? – спросила одна из них.

– Она больна, лежит в постели, – ответила ближайшая соседка Мгбого. – У нее иба.

– Еще Уденкво нет, – доложила другая женщина, – ее ребенку еще не исполнилось двадцати восьми дней.

Те женщины, которых жена Обиерики не приглашала помочь ей, разошлись по домам, остальные, все вместе, вернулись на двор Обиерики.

– Чья это была корова? – спросили женщины, остававшиеся присматривать за стряпней.

– Моего мужа, – ответила Эзелагбо. – Кто-то из младших детей открыл ворота в загоне.

Сразу после полудня принесли два первых кувшина пальмового вина от родственников жениха. Они были должным образом преподнесены женщинам, которые выпили по одной-две чашечки, чтобы подкрепить силы для дальнейшей стряпни. Отнесли вина и невесте с подружками, которые с помощью бритвы добавляли последние легкие штрихи к ее прическе и натирали ее гладкую кожу соком бафии.

Когда жара стала спадать, сын Обиерики Мадука взял длинную метлу и подмел землю перед отцовским оби. И – словно только этого и ждали – стали прибывать родственники и друзья Обиерики; у каждого мужчины на плече висела сумка из козьей шкуры, под мышкой каждый нес свернутую в рулон козью подстилку. Некоторых сопровождали сыновья, которые несли резные деревянные табуретки. Одним из гостей был Оконкво. Мужчины расселись полукругом и завели беседу о том о сем. Вскоре ожидалось прибытие жениха с родственниками.

Оконкво достал свою табакерку и предложил угоститься Огбуэфи Эзенве, сидевшему рядом. Эзенва принял табакерку, высыпал из нее немного табаку себе на колено, вытер левую ладонь о бедро, чтобы она была совершенно сухой, после чего взял щепотку. Движения его были неторопливы и аккуратны, а сам он говорил при этом:

– Надеюсь, наши будущие родственники принесут много вина. Хоть их деревня и славится прижимистостью, они должны понимать, что Акуэке – невеста, достойная самого короля.

– Они не посмеют принести меньше тридцати кувшинов, – сказал Оконкво. – Иначе я скажу им все, что я о них думаю.

В этот момент сын Обиерики Мадука вывел со внутреннего двора козу-великаншу, чтобы отцовские родственники полюбовались на нее. Все восхитились и заявили, что вот именно такими должны быть подарочные козы, после чего козу снова увели.