Все рушится

Но перед этим тихим последним обрядом буйство усиливалось десятикратно. Бешено били барабаны, люди прыгали как безумные, отдавая воинские почести покойному, со всех сторон палили ружья, и скрещивающиеся мачете высекали искры, воздух стал мутным от пыли и пороховых газов. Вот тогда-то и появился однорукий дух с оплетенной бутылью, полной воды. Люди расступились перед ним во все стороны, и шум стих. Тошнотворный смрад, наполнивший воздух, поглотил даже запах порохового дыма. Дух в танце на несколько шагов приблизился к погребальным барабанам, после чего направился к покойнику.

– Эзеуду! – воззвал он утробным голосом. – Будь ты беден в этой своей последней жизни, я бы испросил тебе богатства для следующей. Но ты был богат. Будь ты трусом, я бы испросил для тебя храбрости. Но ты был бесстрашным воином. Умри ты молодым, я бы испросил для тебя долгой жизни в будущем. Но ты прожил долго. Поэтому я буду просить, чтобы ты вернулся в следующей жизни таким же, каким был в этой. Если твоя смерть была естественной, покойся с миром. Но если она была делом рук другого человека, не давай ему ни минуты покоя. – Он сделал еще несколько танцевальных шагов и удалился.

Бой барабанов и танцы возобновились с яростной силой. Темнота была не за горами, и вместе с ней приближалось погребение. Ружейные залпы прогремели последним салютом, пушечная канонада разорвала небо. И одновременно, словно заклинание, из самого сердца этого исступленного неистовства прозвучал невыразимо страдальческий крик, сопровождаемый возгласами ужаса. Потом настала тишина. В центре расступившейся толпы, истекая кровью, лежал мальчик. Это был шестнадцатилетний сын покойного, который вместе с родными и единокровными братьями недавно исполнял традиционный танец прощания с отцом. Ружье взорвалось в руках Оконкво, и осколок металла пронзил сердце юноши.

Никогда еще Умуофию не охватывало такое смятение, какое наступило вслед за этим. Смерть от неестественных причин здесь не была редкостью, но такого не случалось никогда.

Для Оконкво оставался единственный выход – изгнание. Он совершил преступление против богини земли, убив соплеменника, а человек, учинивший подобное, должен был исчезнуть. Такое преступление имело две ипостаси: женскую и мужскую. Оконкво совершил первое, потому что оно было неумышленным. Это означало, что он мог вернуться в племя по истечении семи лет.

В ту ночь он собирал свои самые ценные принадлежности в узлы, какие носят на голове. Жены его горько рыдали, дети плакали вместе с ними, не понимая, что происходит. Обиерика и с полдюжины друзей пришли помочь и утешить его. Каждый из них сделал по девять-десять ходок, перенося ямс Оконкво в сарай Обиерики на сохранение. И еще до рассвета Оконкво с семьей уже направлялись на родину его матери, в маленькую деревушку под названием Мбанта, находившуюся сразу за границей Мбайно.

Как только занялся рассвет, большая толпа мужчин из рода Эзеуду, в боевом облачении, ворвалась в усадьбу Оконкво. Они подожгли дома, разрушили красную глиняную стену и амбар, убили всю его живность. То вершила правосудие богиня земли, они были лишь ее посланниками. В душе они не испытывали к Оконкво ненависти. Среди них был его лучший друг Обиерика. Они просто очищали землю, которую Оконкво осквернил кровью соплеменника.

Обиерика был человеком, много размышлявшим о жизни. Когда воля богини была исполнена, он засел в своем оби, скорбя о горе друга. Почему человек должен быть так сурово наказан за проступок, который совершил нечаянно? Он думал долго, но так и не нашел ответа на этот вопрос. Только все больше запутывался в своих размышлениях. Вспомнил, как жена родила ему двойню, которую он вынужден был просто выбросить. В чем были повинны эти младенцы? Богиня предопределила, что двойня – это оскорбление земли и ее следует уничтожать. И если бы племя не принесло требуемую ею жертву, она обрушила бы свой гнев на всю землю, не только на непосредственного виновника. Как говорили старики, макни один палец в масло – и он испачкает остальные.

Часть вторая

Глава четырнадцатая

Оконкво был хорошо принят в Мбанте родственниками матери. Встретивший их старик был ее младшим братом, который теперь стал самым старшим членом семьи. Звали его Ученду, и именно он двадцать и еще десять лет назад принял мать Оконкво, когда ее принесли из Умуофии, чтобы похоронить рядом с родственниками. Оконкво был тогда совсем мальчиком, и Ученду до сих помнил, как он, рыдая, выкрикивал традиционную формулу прощания: «Мама, мама, мама уходит!»

Это было давным-давно. Сегодня Оконкво пришел не затем, чтобы похоронить мать возле ее родни. Вместе с тремя женами и их детьми он пришел искать убежища на ее родине. Как только Ученду увидел его в окружении убитой горем усталой семьи, он сразу понял, что случилось, и не стал задавать вопросов. Только на следующий день Оконкво поведал ему свою историю. Старик молча выслушал его, с облегчением произнес: «Это женское очу» – и стал готовить все необходимое для обряда жертвоприношения.