Ýòêèíä À. Âíóòðåííÿÿ êîëîíèçàöèÿ (Áèáëèîòåêà æóðíàëà «Íåïðèêîñíîâåííûé çàïàñ») - 2013.djvu

Народничество было ведущей идеологией эпохи; оно объе­диняло разные политические взгляды и культурные стили. Лев Толстой говорил своему британскому гостю, что его «духовным отцом» был крестьянин-сектант, а он сам, граф Толстой, «про­сто переводит большому миру все то, что давно известно рус­скому крестьянину» (Stead 1888:440). Такой способ самопред­ставления не мешал популярности Толстого, а вознес ее на новые вершины. После революции 1905 года знаменитый сборник «Вехи» предупреждал интеллигенцию о том, что, под­давшись народническому соблазну, она будет уничтожена на­родом. Но ведущие авторы «Вех», как Николай Бердяев, были по-прежнему очарованы хлыстами и другими сектами (Бердя­ев 1916, 1989; Эткинд 1998). Как это происходило и в Европе, русские интеллектуалы остро ощущали духовное опустошение, приходящее с современностью, и компенсировали его религи­озным энтузиазмом (Klein, La Vopa 1998: 3). Макс Вебер испы­тывал живой интерес к русским сектам и учил русский язык, чтобы проверить свои идеи протестантской этики на русском расколе и грядущей революции (Weber 1995: 64, 161; Radkau 2009: 246; ср.: Gerschenkron 1970). Следуя за Вебером, некото­рые социологи предполагали, что успех религиозной реформа­ции, если бы ему суждено было произойти, облегчил бы капи­талистическое развитие России. Однако те народники и социалисты, которые говорили о «русском Лютере», стреми­лись скорее к обратному: они надеялись этим предотвратить развитие капитализма. Реформация в России потерпела неуда­чу, и эта неудача внесла свой вклад в успех антикапиталисти­ческой революции. Возможно, в этой ситуации тезис Вебера был доказан от противного. Однако разнородность сектант­ских общин в России, политические цели хождения интеллек­туалов к сектантам и их разочарование — все это очень дале­ко от мира «Протестантской этики» Вебера. Тут нужна иная социология, и я считаю, что это социология Эмиля Дюркгейма. С ее помощью можно понять глубокое родство между ритуала­ми русских сект, например хлыстов, и теориями социалистов на рубеже XX века.

Вертясь в групповых экстазах и призывая Бога войти в их коллективное тело, хлысты поклонялись дюркгеймовскому «большому обществу» — органической, сплоченной общине, которая выше, сильнее и реальнее составляющих ее индивиду­умов. Этот образ соотносился с обществом будущего, как его представляли себе многие российские социалисты. Предпола­гаемое безразличие хлыстов к собственности, их воздержание от брачного секса и слухи о ритуальных оргиях в хлыстовских общинах — все это добавляло им привлекательности, позволяя рассуждать об аналогиях между сектантской жизнью и «перво­бытным коммунизмом» по Энгельсу В своем воображении со­циалисты собирались возглавить «экстатические» массы рус­ских сектантов, колонизовать их изнутри, присоединить к «пе­редовым» группам и вместе направиться к «научным» целям, которые были не так уж далеки от идеалов самих сектантов. Религиозная природа сектантства отличалась от технократи­ческого воображения марксистов, но они пересекались в ком- мунитарных идеалах, которые социалисты надеялись расши­рить и использовать. И наконец, идея исторического родства русской традиции и коммунизма отвечала националистичес­ким чувствам, которые так и не смогло подавить космополити­ческое воображение мировой революции.

После коллективизации 1928 года сектантские проекты рус­ского социализма были забыты в России и на Западе. Критики, однако, продолжали их использовать, чтобы понять природу нового большевистского общества. Посетивший Москву в сере­дине 1920х годов австрийский писатель Рене Фюлёп-Миллер предположил, что большевики позаимствовали некоторые идеи и ритуалы у хлыстов (Fulop-Miller 1927:71). Пуританин по отцу и православный по матери, этот славист с психоаналити­ческими интересами написал книги о Достоевском и Распути­не, дружил с Фрейдом и редактировал его труды, и устроил в Вене большую выставку экзотических фотографий из совет­ской России. В своей книге «Дух и лицо большевизма» Фюлёп- Миллер рассказывал читателю о групповом сексе среди рус­ских сектантов — «диких и разнузданных оргиях, в которых полная неразборчивость — единственное правило» (1927: 82). Этой воображаемой традицией он объяснял тот краткий пери­од либерализации сексуальности, который с удивлением на­блюдал в большевистской Москве. Эти рассуждения Фюлёп- Миллера имели мало общего с реальностью, но отвечали потребностям антиутопии — жанра, который активизировал­ся с победой большевизма. Когда Олдос Хаксли писал «О див­ный новый мир» (1932) с его запоминающейся сценой группо­вого секса («Служба солидарности»), он черпал вдохновение в

329

книге Фюлёп-Миллера о большевизме, на которую написал ре­цензию во время работы над романом (Huxley 1958:191; Etkind 2004). Пугающая сцена принудительного секса в бравом мире будущего была основана на международных фантазиях об оргиях русских хлыстов.

Глава 11

Вновь околдовать тьму