Ýòêèíä À. Âíóòðåííÿÿ êîëîíèçàöèÿ (Áèáëèîòåêà æóðíàëà «Íåïðèêîñíîâåííûé çàïàñ») - 2013.djvu

Настоящий европеец, Курц не случайно получил русского компаньона, а Марлоу — информатора. «Сердце тьмы» имело много источников: унаследованное от родителей знание о том, что поляки делали в Украине, память о российских преступле­ниях в Польше и британских преступлениях в Индии, впечат­ления Конрада от посещения Бельгийского Конго, а еще смут­ное ожидание будущих революций в России и в колониях, которые, как догадывался Конрад, создадут новые виды тьмы. Уходя в далекий и особенный народ, внедряясь в его религию и принуждая ее работать на «идею», панъевропеец Курц делал то, что пытались сделать с «народом» поколения русских ради­калов и их наследников. Народниками, ходившими во внутрен­ние российские колонии, двигала не жажда прибыли, а чистые утопические идеалы. Сходство между ними и столь отличными от них промышленниками-колонизаторами состояло в методах, сочетавших знание и чару, детальные исследования и прямой обман. Наряду с огнестрельным оружием «эффективность» Кур- ца нуждалась в социальных и гуманитарных науках. Именно по­этому у Конрада самым успешным промышленником становит­ся ученый, обладающий репутацией в научных обществах.

В конце XIX века социология и антропология открыли но­вые методы для того, чтобы понять народ и изменить его. Чи­тая Дюркгейма одновременно с Марксом, радикальные интел-

343

лектуалы спрашивали себя: если ритуалы приобщают к ценно­стям, почему бы не создать новые ритуалы? Если боги сменяют друг друга как цари, почему бы не возвести на трон новых бо­гов? Если, к примеру, в России нет рационально мыслящего пролетариата, а есть мистическое крестьянство, то, может быть, российскую революцию подтолкнет не просвещение, а про­цесс, прямо ему противоположный? В духе времени, склонно­го к конструированию на ничьей земле, этот процесс называ­ли «богостроительством»1. Такой процесс сознательного, планируемого околдовывания мира должен операться на веро­вания народа, чтобы, преобразовав их, вести народ к новой жизни. Но эти верования, какие они есть, известны только спе­циалистам — этнографам, историкам; так эксперты и становят­ся авангардом революции (см. главу 10). Дети священников и знатоки сектантских общин, некоторые из них профессио­нальные революционеры и убежденные богостроители, выгля­дели и говорили как конрадовский арлекин-попович, хотя и отправлялись на берега Волги, а не Конго. Трудясь рядом с эк­зотическими сектантами, чтобы возглавить их и эксплуатиро­вать ради революции, эти интеллектуалы уподоблялись Курцу и его спутнику арлекину, свидетелю его «невыразимых» изоб­ретений. Я могу себе представить, как какой-нибудь новый Марлоу найдет в архиве Анатолия Луначарского записку «Ис­требляйте всех скотов!» Это, конечно, тоже была бы «необычай­ная находка», но она бы не изменила историю, какой мы ее знаем. Изучавший философию в Цюрихе, писавший драмы о Фаусте и Кромвеле, настоящий европеец и русский богостро­итель, Луначарский стал первым народным комиссаром прос­вещения в большевистском правительстве.

1 Об экспериментальном богостроительстве русских революционеров см.: Williams 1986; Stites 1989; Scherr 2003; Rosenthal 2004. О популярнос­ти Дюркгейма в России начала XX века см.: Гофман 2001. 

344

Продукт природы

Николай Лесков написал много романов и статей о разных сферах жизни в Российской империи. Он писал о рекрутах из крестьян, судебной медицине, пьянстве низших классов и дру­гих социальных вопросах. Его также интересовали проблемы религии, в высших сословиях и в народе. Лесков начал карье­ру с должности мелкого судебного чиновника в Киеве, затем стал секретарем рекрутского присутствия и так бы и остался в гоголевских чинах, если бы жизнь его не изменил британ­ский родственник Александр Скотт (Шкотт). Муж тетки Лес­кова, Скотт управлял огромными поместьями министра внут­ренних дел Льва Перовского (см. главу 8) и владел торговой компанией «Шкотт и Вилькенс», которая продавала россий­ским землевладельцам британскую сельскохозяйственную технику. В 1857 году молодой Лесков вышел в отставку и посту­пил на работу к Скотту. Несмотря на высокие связи, российский бизнес предприимчивого британца шел туго. В России Скотт превратился в язвительного старика, который, глядя на непро­данную технику, делился с племянником классическими идея­ми неудавшегося империалиста: «Все это не годится в России... Здесь ничто хорошее не годится, потому что здесь живет народ, который дик и зол». Лескову казалось, что дядя шутит, но тот не шутил. Через много лет, в 1893 году, Лескову впомнились пора­зившие его слова британского родственника: