Ýòêèíä À. Âíóòðåííÿÿ êîëîíèçàöèÿ (Áèáëèîòåêà æóðíàëà «Íåïðèêîñíîâåííûé çàïàñ») - 2013.djvu

Обобщая опыт британской колонизации Индии, историк Ранаджит Гуха (Guha 1997) предложил концепцию «доминиро­вания без гегемонии». Эта критическая в отношении Британс­кой империи формулировка близка к давним идеям русских мыслителей, предлагавших иные пути для Российской импе­рии. В самом начале Высокого Имперского периода граф Ува­ров объяснял коллегам, что «завоевание... без исправления со­стояния побежденных — тщетная, кровавая мечта» (цит. по: Майофис 2008: 281); Хомяков писал о бедах, к которым ведет колонизация «без того превосходства духа, который по край­ней мере часто служит некоторым оправданием завоеванию» (Хомяков 1988:430). Лишенное культурной гегемонии, силовое доминирование британцев создавало неустойчивую ситуацию недоверия, сопротивления и вспышек насилия, характерных для британской Индии так же, как для российских Кавказа, Ура­ла, Средней Азии. Но обратная ассимиляция, какую мы видели в Якутии и на Кавказе, добавляет к этой большой картине но­вые краски. В такой ситуации доминирование и гегемония не просто принадлежали разным историческим агентам, но раз­вивались в полярных направлениях: силовое доминирование принадлежало Российской империи, а культурная гегемония, наоборот, оставалась за коренным населением и в этом виде разделялась имперскими колонистами и колонизаторами. Кол­лежские асессоры и армейские поручики, которых служба за­несла во всевозможные углы Евразии, от Риги до Камчатки, с неожиданной легкостью, а иногда и страстью перенимали местный образ жизни. Одни брали туземных любовниц, другие нянь; следующее поколение получалось двуязычным, и в нем становились нормой смешанные браки. Российское доминиро­вание оставалось постоянным и насильственным, а российская гегемония в этих местах не просто отсутствовала. Ее осуществ­ляли туземцы, а русские пришельцы перенимали их образ жиз­ни, ценили их оружие, носили их одежду, говорили на их язы­ке. Российская гегемония была негативной величиной. Подобно температуре по Цельсию, гегемония по Грамши в Рос­сии часто бывала отрицательной.

Примеры такой арифметики известны историкам, хотя описывались иначе:

going native, обратная ассимиляция, коре- низация, месть побежденных... В наброске своей «всеобщей истории» Гоголь описывал колонии Римской империи в выра­зительных терминах, которые он, сам родом из колонии, при­менял к ситуации в Российской империи: «Римляне перенима­ют все у побежденных народов, сначала пороки, потом просвещение. Все мешается опять. Все делаются римлянами и ни одного настоящего римлянина!» (1984: 6/39; Bojanowska 2007:107). Ассимиляция среди «побежденных» народов грози­ла упрощением нравов, искажением иерархий, обращением прогресса вспять. Трактуемые в руссоистском, народническом, потом толстовском или даже марксистском ключах — как бег­ство в природу, хождение в народ, возврат к примитиву, пер­вобытный коммунизм, — стратегии опрощения противостоя­ли прогрессистским и колонизаторским намерениям власти. Но они могли использоваться и иначе, как оправдание рос­сийского колониализма ссылками на авторитарные традиции «диких» народов, далеких и близких. В 1819 году Михаил Маг­ницкий был назначен попечителем Казанского университета, где обязал всех профессоров доказывать преимущество Свя­щенного Писания над наукой, заменил преподавание римско­го права «византийским правом» и ввел жесткий режим, кото­рый, по его мнению, отвечал имперской миссии восточного университета; впрочем, в него и до, и долго после Магницкого принимали только студентов-христиан. В это время из кругос­ветной экспедиции в Казань вернулся астроном Иван Симонов, подаривший университету коллекцию предметов, собранную среди маори на островах Новой Зеландии; коллекция включа­ла большой деревянный жезл вождя. Вдохновленный этим жез­лом, Магницкий писал в послании Совету университета:

Любопытно и вместе с тем утешительно, что вопреки всем неистовым теориям естественного права о равенстве и безначалии естественного человека, перед глазами наши­ми открытые, дикие, истинные сыны природы присылают нам непреложный знак их покорности и естественного единодержавия (Воробьев и др. 1957: 9).