Загадочное происшествие в Стайлзе

– Мон ами, припомните, что я просил вас зафиксировать два факта, имеющих первостепенное значение. Оставим пока первый в стороне, а какой я назвал второй?

– «Что Инглторп весьма странно одевается, что у него черная борода и он носит пенсне», – процитировал я.

– Вот именно. Теперь предположим, что некто вознамерился выдать себя за Джона или Лоуренса Кавендиша. Это будет легко?

– Нет, – сказал я, подумав. – Хотя, конечно, хороший актер…

Но Пуаро резко оборвал меня.

– А в чем, собственно, сложность? Я скажу вам, мой друг: дело в том, что оба они гладко выбриты. Чтобы успешно изобразить среди бела дня кого-то из братьев Кавендишей, потребуется не просто хороший, а гениальный актер, причем обладающий определенным внешним сходством с тем, в кого перевоплощается. Но в случае с Альфредом Инглторпом все иначе. Одежда, борода, пенсне, скрывающее глаза, – вот каковы его особые приметы. Итак, что прежде всего требуется преступнику? Остаться вне подозрений, не правда ли? И как же лучше всего это сделать? Бросив подозрение на кого-то другого. И вот человек, который как нельзя лучше подходит для этих целей. Все и без того предубеждены против мистера Инглторпа и станут подозревать его в первую очередь, но нужны веские доказательства. Что может быть лучше доказанной покупки яда, а сфабриковать таковую, учитывая особенности внешнего облика мистера Инглторпа, совсем нетрудно. Не забывайте, молодой Мейс никогда раньше лично не встречался и не общался с Альфредом Инглторпом – с чего же ему думать, что человек в его одежде, с его бородой и в его пенсне, им не является?

– Звучит правдоподобно, – признал я, сраженный красноречием Пуаро. – Но почему же, в таком случае, Инглторп не сознаётся, где был в шесть часов вечера в понедельник?

– Да, и в самом деле – почему? – подхватил Пуаро, понемногу успокаиваясь. – Если бы его арестовали, он наверняка заговорил бы, но я не хочу, чтобы до этого дошло. Я должен заставить его увидеть всю тяжесть своего положения. Разумеется, за этим молчанием кроется нечто неблаговидное. Пусть он и не убивал свою жену, но он остается подлецом со своими грязными тайнами.

– Что же это может быть? – вслух размышлял я, признавая доводы Пуаро, но все цепляясь за слабую надежду, что самая очевидная версия в конце концов окажется единственно верной.

– А сами вы не догадываетесь? – спросил Пуаро, улыбаясь.

– А вы, конечно, уже догадались?

– О да, у меня была одна маленькая идея, и в конце концов она подтвердилась.

– Вы об этом и словом не обмолвились! – упрекнул я.

Пуаро виновато развел руками.

– Простите, мой друг, вы тогда были настроены не вполне симпати́к. – Он в упор взглянул на меня. – Но теперь-то вы понимаете, что его нельзя арестовывать?

– Ну, допустим, – сказал я с изрядной долей сомнения, поскольку судьба Альфреда Инглторпа была мне совершенно безразлична и, более того, я считал, что этого типа не мешало бы хорошенько прижать.

Пуаро, пристально наблюдавший за моей реакцией, вздохнул и решил сменить тему.

– Скажите, мой друг, помимо удивительного поведения мистера Инглторпа, что еще поразило вас во время дознания?

– Да вроде бы ничего эдакого мы не услышали.

– Неужели вам ничего не показалось странным?

Я поневоле подумал о Мэри Кавендиш и уклонился от ответа.

– Смотря, что вы называете странным.

– Ну, к примеру, показания Лоуренса Кавендиша?

Я вздохнул с облегчением.

– Ах, Лоуренс. Ну, знаете ли, он всегда был довольно нервным малым с причудами.

– Версия, что его мачеха могла по ошибке отравиться тонизирующим средством, которое принимала регулярно, вас не удивила, а?

– Да нет, не особо. Хотя специалисты и высмеяли Лоуренса, но это было вполне естественное предположение для дилетанта.

– Но ведь мсье Лоуренс вовсе не дилетант. Вы же сами мне рассказывали, что он изучал медицину и даже получил диплом!

– Да, это правда. Как же я мог об этом забыть? Тогда это действительно странно.

– Все его поведение кажется весьма странным, с самого начала этой истории. Из всех членов семьи он единственный способен сразу же распознать симптомы отравления стрихнином, и все же именно он – единственный, кто безоговорочно голосует за смерть от естественных причин. Будь на его месте

мсье Джон, я бы понял. У него нет необходимых познаний, и по своей природе он лишен воображения. Но мсье Лоуренс – это совсем другое дело! И вот сегодня, во время дознания, он выдвигает версию, которая, как он и сам прекрасно понимает, абсолютно нелепа и смехотворна. Тут есть над чем поразмыслить, мон ами!

– Да, все довольно запутанно, – согласился я.

– А миссис Кавендиш? Она ведь тоже поведала нам далеко не все, что ей известно! – продолжал Пуаро.

– Я не знаю, что и думать по этому поводу. Не может же она выгораживать Альфреда Инглторпа. Однако другого объяснения у меня нет.

Пуаро задумчиво кивнул.

– Это действительно выглядит странно. Одно можно сказать наверняка: миссис Кавендиш подслушала гораздо больше из пресловутой «беседы на личные темы», чем хотела признать.

– И все-таки трудно предположить, что она вообще способна подслушивать чужие разговоры!