Загадочное происшествие в Стайлзе

– Не случилось ли вам, оставшись там в одиночестве на несколько секунд, открыть шкафчик с ядами и исследовать его содержимое?

– Я… да, возможно, я это сделал.

– Возможно?

– Я открывал этот шкафчик.

Сэр Эрнест пошел напролом.

– Ваш интерес вызвала какая-то конкретная бутылочка? Какой-то определенный яд?

– Н-не думаю.

– Осторожней, мистер Кавендиш, не забывайте, что вы под присягой. Я имею в виду пузырек, содержащий гидрохлорид стрихнина.

Лицо Лоуренса приобрело болезненно-зеленоватый оттенок.

– Н-нет, я уверен, что нет.

– Тогда как вы объясните тот факт, что на нем обнаружены отпечатки ваших пальцев?

На впечатлительных нервных особ хэвиуэзеровская манера допроса действовала особенно эффективно.

– Думаю… думаю, я дотрагивался до этой бутылочки.

– Я тоже так думаю! Вы отсыпали часть содержимого из этого пузырька?

– Разумеется, нет!

– Тогда зачем вы вообще брали его в руки?

– Когда-то я учился на врача. Естественно, что меня интересуют подобные вещи.

– Ах! Так значит, вы считаете свой интерес к ядовитым веществам вполне естественным? Зачем же вы дожидались, пока все выйдут из комнаты, прежде чем смогли удовлетворить свое невинное любопытство?

– Это просто совпадение. Если бы там кто-то остался, я сделал бы то же самое.

– И все же когда это случилось, остальных в комнате не было, верно?

– Да, но…

– Ну не странно ли это? За такой длительный промежуток времени вы пробыли там в одиночестве каких-то пару минут. И благодаря удивительному совпадению именно в эти две минуты решили проявить свой «естественный интерес» к гидрохлориду стрихнина?

Лоуренс заикался и мямлил, на него было жалко смотреть.

– Я… я…

– У меня к вам больше нет вопросов, мистер Кавендиш, – заявил сэр Эрнест, чуть не лопаясь от самодовольства.

Этот перекрестный допрос вызвал большое волнение, особенно среди разнаряженных в пух и прах зрительниц. Модно причесанные головки сдвинулись, а возбужденный шепот перерос в громкий гул. Судья рассвирепел и пригрозил очистить зал, если сию же минуту не установится полная тишина.

Список свидетелей обвинения был почти исчерпан. Экспертов-графологов попросили сличить подпись в регистрационной книге деревенской аптеки с почерком Инглторпа. Все специалисты сошлись на том, что между представленными образцами нет ничего общего. А вот в подписи подсудимого они определенно нашли некоторое сходство с автографом, оставленным покупателем стрихнина. Впрочем, в ходе перекрестного допроса, они вынуждены были признать, что с таким же успехом этот человек мог попытаться подделать почерк Джона Кавендиша.

Вступительная речь сэра Эрнеста Хэвиуэзера была столь же яркой, сколь и недолгой. Наконец-то зрители смогли оценить мощь и выразительность его манеры держаться в зале суда. Никогда, за всю свою долгую карьеру, заявил он, ему не приходилось сталкиваться с делом, в котором обвинение в убийстве имело бы столь ничтожные основания. Мало того, что все представленные улики косвенные – они, по большей части, даже не могут считаться доказательствами! Он предлагает господам присяжным рассмотреть каждое свидетельство и беспристрастно взвесить, очистив от эмоций и словесного мусора.

Итак, в ящике комода в спальне подсудимого был обнаружен стрихнин. Известно, что ящик этот никогда не запирался, и нет абсолютно никаких оснований считать, что яд спрятал именно хозяин комнаты. На самом деле это, разумеется, была злокозненная попытка свалить вину за преступление на подзащитного сэра Эрнеста. Далее: обвинители не сподобились предоставить никаких доказательств в поддержку своего утверждения, что именно подсудимый заказал черную бороду в магазине Парксона. У защиты нет намерения оспаривать факт размолвки между Джоном Кавендишем и его мачехой, однако серьезность этого семейного конфликта, равно как и значительность вызвавших его временных финансовых затруднений, были сильно преувеличены.

Его высокоученый коллега – на этих словах сэр Эрнест отвесил небрежный поклон в сторону мистера Филипса – считает, что невиновный человек на месте подсудимого не преминул бы еще в ходе дознания заявить, что именно он, а не мистер Инглторп был вторым участником ссоры. Однако налицо обычное недоразумение, и вот как обстояло дело. Когда Джон Кавендиш вернулся домой в тот злополучный вечер вторника, все наперебой бросились ему рассказывать, что хозяйка дома устроила супругу сцену. Его подзащитному и в голову не пришло, что кто-либо мог принять его голос за голос мистера Инглторпа. Джон Кавендиш пришел к единственно возможному заключению – что после размолвки с пасынком, миссис Инглторп поссорилась еще и с мужем.