Читаем Жизнь по-американски полностью

Несмотря на наши призывы соблюдать сдержанность, 12 августа израильские войска предприняли новое массированное наступление на густонаселенные районы Бейрута и учинили там жестокую бойню, которая привела в негодование и меня, и многих членов моей администрации. Я потребовал от Бегина немедленного прекращения кровопролития. Привожу несколько отрывков из своего дневника:


"12 августа

Только что узнал, что израильтяне бомбили и обстреливали из орудий Западный Бейрут в течение 14 часов подряд. Хабиб прислал отчаянную телеграмму, в которой сообщает, что достиг соглашения по основным вопросам со всеми сторонами, но в условиях артобстрела не может договориться о подробностях отвода палестинцев.

Король Саудовской Аравии Фахд позвонил мне по телефону и умолял что-нибудь предпринять. Я сказал, что немедленно буду звонить Бегину. И позвонил. Я был возмущен.

Я сказал Бегину, что, если он не хочет лишиться расположения Соединенных Штатов, он должен немедленно прекратить бойню. Я сознательно употребил слово "бойня" и сказал ему, что символом его страны становится "семимесячный младенец с оторванными взрывом руками".

Он ответил, что уже приказал прекратить бомбардировку. "А как с артобстрелом?" — спросил я. Тут он заявил, что артобстрел начали палестинцы и что израильские силы понесли от него потери. На этом наш разговор окончился. Через двадцать минут он позвонил опять, сказал, что распорядился прекратить артобстрел Бейрута, и просил меня не лишать его своей дружбы".


Мои телефонные звонки остановили — по крайней мере на время — кровопролитие в Бейруте. Я сознательно употребил слово "бойня", потому что знал, что это слово в сознании Бегина ассоциируется с избиением евреев в гитлеровской Германии.

После этих телефонных переговоров Израиль прекратил массированный обстрел Бейрута, но зато предпринял наступление в Северном Ливане — по-видимому, с целью уничтожить опорные пункты ООП в этом районе. Опять Израиль вставлял палки в колеса Хабибу в его сложных переговорах с палестинцами и сирийцами.

В подкрепление тех резких слов, которые я сказал Бегину по телефону, я послал ему на другой день следующее письмо:


"Посылаю Вам это письмо в продолжение нашего телефонного разговора, чтобы еще раз подчеркнуть свою глубокую озабоченность военными действиями Израиля в Ливане и их разрушительными последствиями… В решающий момент миссии нашего посредника Хабиба, когда он был близок к завершению переговоров о выводе отрядов ООП из Бейрута, Израиль предпринял бомбардировки, артобстрел и другие военные акции, которые сорвали договоренность. Я не могу этого понять и принять. Израиль должен немедленно прекратить огонь. Заверения, которые мы слышим из Иерусалима, должны быть подкреплены действиями. Оборонительные силы Израиля должны воздерживаться от массированных карательных акций по малейшему поводу. Хочу, чтобы Вы поняли, насколько я озабочен создавшейся ситуацией. На карту поставлены будущие отношения между нашими странами… Вы должны дать Хабибу возможность завершить свою миссию. По-видимому, теперь уже будет невозможно внести какие-либо изменения в уже согласованный пакет мер. Если это так, мы ждем от Израиля принятия пакета в целом: страданиям Бейрута должен быть положен конец… Ваше новое наступление, на мой взгляд, никак не согласуется с обещанием вывести войска из Ливана и помочь образованию прочного ливанского правительства…"


Ответ от Бегина пришел лишь на следующий день. Он объяснял, почему не ответил сразу: мое послание было получено поздно ночью, когда он спал после долгого и трудного дня, и жена решила не будить его. Дальше он писал, что всегда был со мной откровенен и потому хочет откровенно сказать мне, что глубоко оскорблен тоном моего письма:


"Я бы понял этот тон, если бы письмо было написано после нашего первого телефонного разговора, когда Вы были в гневе и когда Вы обидели меня лично, употребив слово "бойня"… Но наш второй разговор Вы закончили словами: "Менахем, шалом"[37]. Какой "шалом" может быть у меня на душе после Вашего послания?"

В ответ на мое требование, чтобы Израиль принял выработанный Хабибом пакет соглашений в том виде, в каком он есть, поскольку в результате наступления израильских войск в Северном Ливане внести в него какие-либо дальнейшие изменения, видимо, не удастся, Бегин заявил: "Мы не примем никакого пакета соглашений, если нас полностью не ознакомят с его содержанием до завершения работы над ним". Относительно израильского наступления на севере Ливана он писал следующее:

"Мы ввели войска в Ливан — о каком бы районе ни шла речь — для того, чтобы покончить с терроризмом, и это не имеет никакого отношения к нашему обещанию уйти из Ливана, согласно плану мистера Хабиба, одновременно с выводом сирийских сил.

Искренне Ваш, Менахем Бегин".


Перейти на страницу:

Похожие книги

«Ахтунг! Покрышкин в воздухе!»
«Ахтунг! Покрышкин в воздухе!»

«Ахтунг! Ахтунг! В небе Покрышкин!» – неслось из всех немецких станций оповещения, стоило ему подняться в воздух, и «непобедимые» эксперты Люфтваффе спешили выйти из боя. «Храбрый из храбрых, вожак, лучший советский ас», – сказано в его наградном листе. Единственный Герой Советского Союза, трижды удостоенный этой высшей награды не после, а во время войны, Александр Иванович Покрышкин был не просто легендой, а живым символом советской авиации. На его боевом счету, только по официальным (сильно заниженным) данным, 59 сбитых самолетов противника. А его девиз «Высота – скорость – маневр – огонь!» стал универсальной «формулой победы» для всех «сталинских соколов».Эта книга предоставляет уникальную возможность увидеть решающие воздушные сражения Великой Отечественной глазами самих асов, из кабин «мессеров» и «фокке-вульфов» и через прицел покрышкинской «Аэрокобры».

Евгений Д Полищук , Евгений Полищук

Биографии и Мемуары / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
Достоевский
Достоевский

"Достоевский таков, какова Россия, со всей ее тьмой и светом. И он - самый большой вклад России в духовную жизнь всего мира". Это слова Н.Бердяева, но с ними согласны и другие исследователи творчества великого писателя, открывшего в душе человека такие бездны добра и зла, каких не могла представить себе вся предшествующая мировая литература. В великих произведениях Достоевского в полной мере отражается его судьба - таинственная смерть отца, годы бедности и духовных исканий, каторга и солдатчина за участие в революционном кружке, трудное восхождение к славе, сделавшей его - как при жизни, так и посмертно - объектом, как восторженных похвал, так и ожесточенных нападок. Подробности жизни писателя, вплоть до самых неизвестных и "неудобных", в полной мере отражены в его новой биографии, принадлежащей перу Людмилы Сараскиной - известного историка литературы, автора пятнадцати книг, посвященных Достоевскому и его современникам.

Альфред Адлер , Леонид Петрович Гроссман , Людмила Ивановна Сараскина , Юлий Исаевич Айхенвальд , Юрий Иванович Селезнёв , Юрий Михайлович Агеев

Биографии и Мемуары / Критика / Литературоведение / Психология и психотерапия / Проза / Документальное