Жизнь – сапожок непарный. Книга вторая. На фоне звёзд и страха

В сороковые годы слух о намерениях ООН как-то отреагировать на репрессии в СССР только «прошелестел». Теперь прогремело и оглушило совершенно невероятное заявление некоторых стран о готовности принять к себе неугодных СССР евреев. Даже таким, как мы, уложить в голове провозглашённое намерение было трудно. Мы просто не знали такого аспекта внешней политики других стран и не предполагали, что слово «свобода» может означать что-то большее, чем просто «не за колючей проволокой».

Приглашение евреям эмигрировать так задело самолюбие власти и общества, что советское государство просто не понимало, как с этим быть. Для «крепостного» населения образовался выход? Разве можно было смириться с покушением на эту государственную собственность?

Люди между тем на глазах смелели, вслух заявляли, что не хотят больше быть челядью репрессивной власти, не хотят покорно ждать отправки в Сибирь. На отказ выпустить их из страны отвечали голодовками. Сладить с этим, как прежде, силой значило на глазах у всего земного шара объявить «крестовый поход» против тех, кто предлагал свободу, и тех, кто её желал. Сложившаяся ситуация широко обсуждалась и на разные лады сотрясала основы сознания всех слоёв общества.

Власть воздвигала на пути эмиграции всевозможные барьеры. Каждый отъезжающий пропускался через «гражданскую казнь» на общих собраниях. Коллективы, в которых работали заявившие о желании эмигрировать, клеймили их «изменниками» и «предателями». Членов КПСС исключали из партии, у фронтовиков отбирали боевые ордена. Более того, уезжавшие должны были за собственный счёт оплачивать процедуру отказа от гражданства, а также стоимость полученного в СССР высшего образования. Учёных, которые работали в так называемых «ящиках» – закрытых НИИ, – увольняли, но, как имевших доступ к производственным тайнам, по восемь-десять лет не выпускали из страны. «Отказники» – появилось такое новое слово – вынуждены были наниматься на работу грузчиками, спасателями на водные станции и т. д.

Решение семьи моей однокурсницы Нели Вексель эмигрировать в Израиль застало «6-А» врасплох. Это была незаурядная личность, способная на смелые и удивительные поступки. Режиссура привлекала её больше театроведения. Она посещала курсы прославленного педагога по режиссуре А. И. Кацмана, которые он вёл при Доме художественной самодеятельности, где я работала. Мне удалось подыскать для Нели режиссёрскую работу в одном из театральных коллективов, после чего мы виделись уже и по службе. Затем Неля попросила меня спрятать рукопись её друга об истории еврейского народа, познакомив предварительно и с рукописью, и с её автором. До их отъезда я хранила тетради в тайнике.

В каком-то смысле эмиграция Нелиной семьи стала поворотным пунктом и для меня. Отъезд заставил понять разницу между растерянностью моего поколения и вольнолюбивым настроением нынешнего. Люди решались обрубать родственные и дружеские связи, готовы были ехать в незнакомую даль, к говорящему на другом языке народу, не зная, какой род деятельности их ждёт, какая среда, какие отношения с государством. Чтобы решиться на такой шаг, нужно было совершенно по-новому осознавать себя в мире.

Документы были поданы. Разрешение на выезд получено. Нелина семья распродавала мебель, раздавала вещи. И наконец – традиционная «отвальная». Бумажные тарелки, пластиковые стаканы и вилки на специально оставленном для прощального ужина столе. Полная растерянность провожающих. Кто-то произнёс: «Тише». Неля подняла тост за наши институтские годы, наших преподавателей, наш курс. Говорила, что все мы – «соль земли», что их семья это понимает, но шанс вырастить сына в условиях свободы, сама свобода

– важнее всего на свете. О намерении знакомить страну, в которую они уезжают, с русской культурой Неля говорила как о своей миссии. Зная силу общественного темперамента, с которым она вмешивалась в гущу событий, я верила, что это не пустой звук. И я пытала себя вопросом: а могла бы я решиться уехать? Что-то – мозг или сердце – отвечало: «нет». Нелин отъезд я воспринимала как драму.

На следующий день Неля позвонила в шесть утра и попросила разрешения заехать к нам по дороге в аэропорт, чтобы ещё раз увидеться, обняться и вручить мне на память «мамин воротник из меха скунса». Уже через сутки после приземления в Израиле от неё пришла телеграмма: «Долетели благополучно, Израиль встретил радушием».

Года через три собралась уезжать – во Францию – другая наша сокурсница, Ирина Баскина, знакомившая нас с французскими фильмами и с картинами опальных художников. Просветитель по натуре, Ирина, имевшая в городе огромное количество друзей, сформулировала идею отъезда несколько иначе, чем Неля. Она была преисполнена уверенности, что оттуда сможет более эффективно помогать гонимым художникам, организовывать для них выставки, содействовать продаже их картин и вообще привлечёт внимание европейцев к российским талантам.

Прощаться с друзьями Ирина задумала в два этапа. Первый – с каждым в отдельности, второй – общий сбор. Наедине со мной она сказала: