Жизнь – сапожок непарный. Книга вторая. На фоне звёзд и страха

Привычка к рабству мысли их тиранит;Дыханьем осквернив небесный свод,Их род бесчисленный в забвенье канет,А человеком станет только тот,Кто властелином над собою станет,Своим престолом разум стать принудит,

И свергнет страхов и мечтаний гнёт,И лишь самим собой всегда пребудет.

Я долго не могла сформулировать впечатление, которое у меня осталось от пребывания у Наты и Фимы в Нью-Джерси. Притягательная сила их дома и сада была так велика, что по моей просьбе Века однажды вечером отвезла меня туда ещё раз. Там, как всегда, царила благоуханная чистота. Ната подтвердила моё определение:

– Чего же вы хотите? Дом и сад до нас «чистили» прежние хозяева. Мы – продолжили.

Так исчерпывающе просто был назван духовный труд и бывших, и нынешних владельцев дома.

В Бостон, получив приглашение читать лекции в Гарвардском университете, приехал из Парижа Ефим Григорьевич Эткинд.

Прошло уже много лет после его выдворения из страны. Перед отъездом, осенью 1974 года, он назначил нам с Володей встречу за городом, в Репине. Прощались там. Он просил не беспокоиться о нём, поскольку уже тогда имел приглашения во многие университеты мира. Он был действительно востребован. Но главные годы были прожиты им в России.

Мы сидели в гостиной бостонского дома Тамарченко, кто в креслах, кто на диване. Только пленительная Ануля стояла на коленях у журнального столика и, положив головку на согнутую в локте руку, жадно слушала, о чём говорит гость. За окнами подвывал ветер, да такой, что будто и впрямь «ведьму замуж выдавали». Гриша разводил в камине огонь. Настроем мы, кажется, походили на картину Сурикова «Меншиков в Берёзове», разве что в шубы не были укутаны. Чужбина. Как же раскиданы мы были по свету! Какая была в том скорбь!

Находившиеся в гостиной люди были ценностью, неотъемлемой частью культуры России. Реальная их вина для власти заключалась в стремлении расшевелить жизнь, добиться перемен самим, у себя дома.

* * *

Сорок дней пребывания в Америке подходили к концу.

Вручая перед прощаньем ответные письма для «6-А», Анка вдруг спросила:

– Ты знаешь, что нам написал Миша Пятницкий в письме, которое ты привезла?

– Нет, разумеется.

– Он благодарит нас за то, что мы пригласили в гости их Тамару Владимировну… Нет-нет, Россия выберется! Россия не погибнет!

Анка и Гриша проводили меня до бостонского аэропорта. В Нью-Йорке меня должны были встретить и посадить на самолёт в Ленинград обе их дочери.

Ната и Века встретили. В запасе у нас было часа три. У сестёр родилась шальная идея съездить в Бруклин и пообедать там в кавказском ресторане. Сдав вещи в багаж, я оставила при себе две сумки: одну – с рукописью и какими-то мелочами, другую – с подарками.

В затенённом зале ресторана во время обеда одна из сестёр спросила:

– Хочется домой?

«А разве я не дома?» – растерялась я. Мне было так тепло в этой семье! Но я понимала: пора возвращаться к тому сложившемуся, что я называла этим словом. В шестьдесят восемь лет меня уже было не выломать из биографии, из языковой среды. Я должна была долюбить дорогих людей – там, у себя.

Из Бруклина в нью-йоркский аэропорт мы вернулись ко времени. Века вынула из багажника одну сумку, дала мне её в руки, повернулась, чтобы взять вторую… Второй, с рукописью, в багажнике не оказалось. Обшарили всё. Результат нулевой… Мистика.

Как и при вылете из Ленинграда, когда майор унёс эту горемычную рукопись на просмотр, всё стало ирреальным, зыбким… Я наблюдала словно со стороны, как взволнованные сёстры обшаривали машину ещё и ещё раз, о чём-то переговаривались между собой, не обращая на меня внимания. И хотя всё это имело прямое отношение ко мне, сама я ничего не предпринимала, полагаясь на Веку и Нату. Неожиданно сёстры быстрым шагом направились в сторону какого-то ангара, скрылись в нём – и вышли не одни, а в сопровождении высокого негра. Он нёс в руках мою сумку! Оказалось: торопясь в Бруклин, в машину мы забросили только одну сумку, а другую забыли на земле. В «небольшом городишке» Нью-Йорке уборщик-негр сумку подобрал и спрятал «до востребования». Просчитав все реальные и бредовые варианты, сёстры вычислили этот единственный – и разыскали уборщика территории.

Я поднималась по трапу. Сердце сжималось. В Америке тремя поколениями любимой мною семьи на меня был излит поток щедрот и доброты. И я уже тосковала о прожитых здесь днях.

Глава шестнадцатая

«Говорят, очень приятная, достойная девушка. По профессии программист, как и ваш сын», – сообщила мне о жене Юры верный друг-судья, узнав случайно и много времени спустя после самого события о его женитьбе.

Свекровью для Юриной жены Ани была Вера Петровна. Потому раздавшийся года через три телефонный звонок Аниных родителей стал неожиданностью:

– Хотели бы познакомиться с вами… Мы сейчас в Ленинграде.