Собственный суровый опыт подорвал Олину веру в то, что моя ситуация с Юрой может разрешиться «по-человечески». «Сын тебя не знает, тебя не помнит, – повторяла она. – Ты не справишься с этим одна». И я – не справилась.
После Олиной смерти я получила письмо от одной журналистки из Молдавии. У неё в руках случайно оказалась записная книжка Ольги Петровны Улицкой. Журналистка слышала о том, что мы были близки, искала встречи со мной, поскольку собиралась писать о фильмах Улицкой и о ней самой.
Журналистку тоже звали Ольга: Ольга Александровна Тиховская. Мы встретились. Начав собирать в архивах Одессы и подмосковных Белых Столбах материалы об Ольге Петровне, пылкая молодая Ольга Тиховская попутно читала рецензии на фильмы Александра Осиповича. Нашла не только кадры из его кинолент, но и резолюции о запрете его картин. Увлеклась и его творчеством. Успела взять интервью у актрис, снимавшихся в его фильмах. Все материалы фотографировала, дубликаты присылала мне.
Бывает так, что знакомство и дружба выявляют вдруг звенья глубокой и таинственной внутренней связи между людьми. Старшая Оля, Улицкая, и младшая, Тиховская, не были знакомы друг с другом при жизни. Однако… В записях старшей младшая Оля прочла, как маленький Петя, сын Ольги Петровны и Александра Осиповича, перед смертью повернул голову к матери, долго смотрел на неё и произнёс ставшие последними слова: «Бедная моя!» И с Олей Тиховской произошло похожее, когда её заболевшая пятилетняя дочь, заметив на лице матери страх, озабоченно, по-взрослому сказала: «Бедная моя Оля!»
Какими нитями и перепутьями мы связаны? Что наследуем, в чём повторяем чужие судьбы? И как схожи наши истории любви и вражды, наши исповеди друг другу! Как материален этот мир связей, заветов и взаимных прорастаний! Может быть, мы недостаточно умны, чтобы постичь
Будучи в 1967 году в Москве, мы с Володей навестили Славиных на даче в Переделкине. Софье Наумовне надо было что-то оплатить в административном корпусе писательского Дома творчества. Ожидая её, я просматривала список отдыхающих и вдруг увидела фамилию: Цулукидзе, Тамара Григорьевна. Всё сходилось. Невероятно! Мы не виделись с ней пятнадцать лет. В первую минуту самым натуральным образом не узнали друг друга. Обе были потрясены встречей. Проговорили несколько часов кряду. Без утайки делились всем пережитым за эти годы.
Есть судьбы, к которым даже мысленно решаешься приблизиться, едва дыша, на цыпочках. Такой мне видится судьба Тамары Цулукидзе. Напомню: её муж, знаменитый театральный режиссёр Сандро Ахметели, был в 1937 году расстрелян. Пятнадцатилетний сын накануне отъезда в Сыктывкар к освободившейся после лагеря матери попал под трамвай и погиб. Основываясь на тех же ложных обвинениях, за которые она отсидела десять лет, в 1951 году её арестовали вторично. Без суда и следствия отправили в ссылку в Красноярский край.
В том же 1951 году в места ссылок за подписью Молотова был разослан правительственный циркуляр, который предписывал: бывших политических заключённых использовать только на физической работе. Этот человеконенавистнический документ коснулся судьбы Тамары Цулукидзе. В красноярской деревне с клубной работы её уволили. Блистательную когда-то актрису определили в колхоз – птичницей. На одной из любительских фотографий, сделанных там, Тамара сидит на срубе колодца, держит в руках курицу и, запрокинув голову, смотрит в небо.
Пережить ссылку ей помог такой же одинокий человек – белорусский писатель Алесь Осипович Пальчевский. Он тоже был выслан в Красноярский край. Их спасло то, что они встретились. Это была встреча двух измученных людей, одинаково понимающих то, что происходило в стране, и сострадающих друг другу.
После возвращения из ссылки Тамара сыграла в тбилисском Театре Руставели несколько ролей, но вскоре переехала в Минск. Рассказывая о своей жизни там, Тамара затронула одну больную для меня тему.
После ареста Алеся Осиповича у его жены со следователем, который вёл его дело, начался роман. Видимо, серьёзный. Она потребовала у мужа развода. Следователь женился на ней и воспитал сына Алеся Осиповича.
– Если бы ты только видела, что творится с Алесем, когда сын иногда заходит к нам! Кроме насторожённости и недоброжелательности, мальчик ничего не проявляет, – сетовала Тамара. – Ни-че-го! Понимаешь? Одно раздражение и отчуждение.
На все последующие годы нас четверых связала глубокая и сердечная дружба. Мы с Володей ездили к ним в Минск. Тамара и Алесь приезжали к нам в Ленинград. Мы писали друг другу, перезванивались. Давали друг другу читать рукописи.
Любя Грузию и тоскуя по ней, Тамара после смерти Алеся была уже не в силах вернуться в Тбилиси, но настояла, чтобы мы с Володей съездили на её родину:
– Это мой подарок вам! Сестра Кэтована примет вас, как родных! Это