Мы можем с готовностью признать, что панамериканская солидарность — это не просто высокий идеал. Однако экономическое проникновение одной страны все еще очень отличается от полного политического и экономического контроля со стороны другой нации. Сопротивление многих латиноамериканских стран американскому лидерству на всех последних конференциях полушария предоставляет тому достаточное доказательство. Когда Соединенные Штаты полностью осознают необходимость панамериканской солидарности, они поймут, что она должна быть укоренена в сотрудничестве больших масс рабочих, крестьян и представителей среднего класса, а не только в деловых отношениях с латиноамериканскими правящими группами, готовыми объединиться с великой державой, желающей гарантировать им политический статус, прерогативы и роскошь. Солидарность между правительствами должна быть сцементирована солидарностью народов. Это самая большая политическая задача Америки. А даже в его существующей рудиментарной форме панамериканизм крайне отличается от германской концепции доктрины Монро. Американская основа — демократическое соглашение суверенных государств; Германия знает только завоевание и господство.
На первый взгляд можно было бы предположить, что для расовой теории нет места в доктрине международного права о больших пространствах. Тем не менее именно здесь концепции рейха и расы сливаются.
Есть популярное мнение, что настаивание национал-социалистов на расовом законе — это просто идеология с практическими последствиями только для евреев, и что германская практика международного права оперирует старыми концепциями. Похожая идея широко поддерживается в германской политической теории. Упадок государства как во внутреннем, так и в международном праве — это не просто идеология; он выражает главную практическую тенденцию. Мы уже видели, что Карл Шмитт и его последователи отказываются называть правовые отношения между соперничающими империями международным правом, но ограничивают это термин правом между расовыми группами внутри каждой империи. Иными словами, эта теория воспринимает отрицание государства и государственного суверенитета серьезно. Идеологическая цель, очевидно, состоит в том, чтобы придать германскому решению проблемы расовых меньшинств неприкосновенность международного права. Главное политическое следствие — это отказ от принципа защиты меньшинства ради так называемого
Способ, каким рассматриваются религиозные, национальные, расовые и культурные меньшинства, может быть взят как показатель нравственного и культурного уровня государства. Становится очевидным во время парижской мирной конференции, что принцип самоопределения Вильсона сам по себе был недостаточен для решения этой самой неотложной из европейских проблем. Вмешиваются военные, экономические, географические и исторические доводы. Меньшинства остаются. Их защита не может быть оставлена на усмотрение государств, в которых они жили. Отцы Версальского договора и соглашения о Лиге Наций поэтому установили систему международных правил под опекой Лиги. Фактически предоставление международной защиты впервые появилось в договоре, заключенном союзническими и объединенными державами с Польшей, и это соглашение служило моделью для всех остальных восточноевропейских государств, которые должны были принять сходные обязательства прежде, чем они могли бы получить допуск в Лигу.
Идея защиты меньшинств отражает лучшее наследие либерализма.[388]
Юридическое и политическое равенство всех граждан гарантируется «без различия по рождению, национальности, языку, расе или религии». Должны быть неограниченное использование любого языка в частной жизни и соответствующие возможности для его использования в судах. Везде, где меньшинство образует «значительную пропорцию жителей», государство обязано обеспечивать начальное образование на языке меньшинства и оплачивать стоимость образовательных, религиозных и социальных служб. За свой собственный счет меньшинства могут создавать и поддерживать свои собственные школы и другие социальные и культурные учреждения. Свобода вероисповедания должна быть неограниченной. Спорные вопросы могли бы ставиться перед Лигой, а в конечном счете перед Мировым судом в Гааге.