"Акакій Акакіевячъ думалъ-думалъ и ршилъ, что нужво будетъ уменьшить обыкновенныя издержки, хотя бы, по крайней мр, въ продолженіе одного года: изгнать употреблегіе чая по вечерамъ и не зажягать по вечерамъ свчи, а, если что понадобится длать, идти въ комнату къ хозяйк и работать при ея свчк; ходя по улицамъ, ступать, какъ можно легче и осторожне по камнямъ и плитамъ почти на цыпочкахъ, чтобы, такимъ образомъ, не истереть скоровременно подметокъ; какъ можно рже отдавать прачк мыть блье, a чтобы не занашивалось, то всякій разъ, приходя домой, скидать его и оставаться въ одвомъ только демикотоновомъ халат,- очень давнемъ и щадимомъ даже самимъ временемъ.
Надобно сказать правду, что сначала ему было нсколько трудно привыкать къ такимъ ограничевіямъ, но потомъ какъ-то привыклось и пошло на ладъ, — даже онъ совершенно пріучился голодать по вечерамъ; но зато онъ питался духовно, нося въ мысляхъ своихъ вчную идею будущей щинели. Съ этихъ поръ, какъ будто, самое существованіе его сдлалось какъ-то полне, какъ будто онъ женился, какъ будто какой-то другой человкъ присутствовалъ съ нимъ, — какъ будто, онъ быль не одинъ, a какая-то пріятная подруга жизни согласилась съ нимъ проходить вмст жтзненную дорогу, — и подруга эта была не кто другая, какъ та же шинель, на толстой ват, на крпкой подкладк безъ износу… Онъ сдлался какъ-то живе, даже тверже характеромъ, какъ человкъ, который уже опредлилъ и поставилъ себ цль. Съ лица и съ поступковъ его исчезло само собою сомнніе, нершительность, словомъ — вс колеблющіяся и неопредленныя черты… Огонь порой показывался въ глазахъ его, въ голов даже мелькали самыя дерзкія и отважныя мысли: "не положить ли, точно, куницу на воротникъ!"
Такъ, балансируя между насмшкой и сожалніемъ, смхомъ и слезами, Гоголь тонко рисуетъ этотъ образъ, въ которомъ заразъ мы чувствуемъ сатиру и элегію.
Изъ приведеннаго обрывка мы узнаемъ о томъ, что маленькій ничтожный Акакій Акакіевичъ былъ надленъ такой силой воли, которой, быть можетъ, не сыскать y многихъ людей съ характеромъ. Изъ этого же обрывка мы узнаемъ, что существо человка, даже стоящаго на самой низкой ступени умственнаго развитія, доступно стремленіямъ къ «идеалу». Этимъ
Кром Башмачкина, Гоголь вывелъ въ этой повсти чиновниковъ, находящихся на различныхъ ступеняхъ чиновничьей іерархіи. Легкомысленные молодые чиновники, между которыми есть и богачи, и знатные — это толпа, въ которой авторъ воплотилъ тотъ эгоизмъ, ту "свирпую грубость", которой, по его словамъ, онъ много видлъ въ самой утонченной, образованной свтскости. Въ "значительномъ лиц" повсти Гоголь вывелъ человка добродушнаго, но тщеславнаго и пустого; генеральскій чинъ ему вскружилъ голову, — къ своимъ подчиненнымъ и вообще людямъ, ниже его стоящимъ по служб, онъ считаетъ необходимымъ отпоситься "строго, распекать ихъ при всякомъ удобномъ и неудобномъ случа". И вотъ, человкъ добрый въ душ, одурманенный тщеславіемъ, онъ совершаетъ поступки, въ которыхъ тоже оказывается много самой "свирпой грубости". "Человческія", гуманныя отношенія къ людямъ вычеркнуты изъ программы его дйствій, — онъ не желаетъ уеижать свое званіе внимательнымъ отношеніемъ къ людямъ, низшимъ по своему положенію!
Литературная исторія повсти выяснена историками литературы. Въ основ ея лежитъ дйствительный случай, происшедшій съ однимъ маленькимъ чиновникомъ, который долго копилъ деньги, чтобы купить ружье. Добившись, наконецъ, того, чего желалъ, онъ отправился на охоту и нечаянно уронилъ ружье въ рку и не могъ его достать. Съ горя онъ чуть не умеръ и спасли его товарищи, въ складчину купившіе ему новое ружье. Но, кром этого случая, давшаго для повсти