История русской словесности. Часть 3. Выпуск 1

"Философскія письма" Чаадаева полны историческихъ ошибокъ и фантазіи, но много было въ нихъ врнаго, хотя слишкомъ страстно-высказаннаго. Но главное значеніе ихъ не въ историческомъ содержаніи, a въ томъ скептическомъ отношеніи къ патріотическимъ "иллюзіямъ", которыми жило тогдашнее русское общество. «Письма» Чаадаева въ исторіи русскаго самосознанія сдлались тмъ мостомъ, который соединилъ свободную русскую мысль двухъ эпохъ — александровской и николаевской. Идейные противники его «славянофилы» высоко цнили его, какъ благороднаго человка и какъ смлаго публициста. Хомяковъ въ 1860-омъ году въ такихъ словахъ поминалъ его: "просвщенный умъ, художественное чувство, благородное сердце — таковы т качества, которыя всхъ къ нему привлекали; въ такое время, когда, повидимому, мысль погружалась въ тяжкій и невольный сонъ, онъ особенно былъ дорогъ тмъ, что онъ самъ бодрствовалъ и другихь побуждалъ"… Есть эпохи, въ которыя это — большая заслуга.

Интересъ русскаго общества къ нмецкой философіи.

Уже Чаадаевъ выступилъ передъ русской публикой въ качеств послдователя нмецкой идеалистической философіи, но философъ былъ въ немъ побжденъ публицистомъ. В нкоторыхъ кругахъ русскаго общества, наобороть, это увлеченіе нмецкой философіей взяло верхъ надъ живыми интересами современности. Здсь процвтало умозрительное отношеніе къ вопросамъ жизни, — здсь боле интересовались разршеніемъ міровыхъ вопросовъ, чемъ русскою дйствительностью, — прошлымъ и будущимъ — боле, чмъ настоящимъ. Это увлеченіе нмецкою философіею тсно связано съ московскимъ университетомъ. Оно занесено было сюда молодыми профессорами, учившимися въ заграничныхъ нмецкихъ университетахъ.

Павловъ, поклонникъ Шеллинга, отчасти Надеждинъ, Шевыревъ и Погодинъ были первыми піонерами въ этомъ отношеніи, — они сумли привить интересъ къ философіи студентамъ московскаго университета и проложили дорогу увлеченіямъ Гегелемъ, который y насъ скоро смнилъ Шеллинга. Такое преклоненіе русской молодежи предъ нмецкой философіей не могло быть глубокимъ; оба названные мыслители были органически и неразрывно связаны со своими предшественниками — Кантомъ, Фихте, даже Спинозой. Чтобы понять, ихъ во всей ихъ глубин, надо было уйти въ вковую исторію нмецкой философіи. Это было не подъ силу большинству русскихъ юношей, которые взялись за изученіе философіи "съ конца". Немудрено, что изученіе и Шеллинга, и Гегеля y многихъ не могло быть глубокимъ и сводилось къ увлеченію нкоторыми разрозненными идеями, доступными ихъ пониманію — таковыми оказались, главнымъ образомъ, взгляды философско-историческіе

и эстетическіе.

Шелингъ. Общій характеръ его философіи.

Шеллингъ прельстилъ русскихъ юношеій широкимъ размахомъ своего философскаго мировоззрнія. Онъ пытался осмыслить жизнь всего міра, разсматривая природу и явленія духа человческаго, какъ грандіозное зрлище постепеннаго саморазвитія одного начала, лежащаго въ основ всего. Такая широкая постановка задачи философіи объясняетъ отчасти, почему искусство, религія, науки естественныя, математическія, гуманитарныя нашли себе мсто въ той увлекательной картин самораскрытія мірового духа, которую Шеллингъ сумлъ нарисовать въ своей систем, благодаря сил своей фантазіи, наклонности къ синтезу, оригинальному уму и широкому образованііо. Идея эволюціи, выступавшая тогда все боле и боле въ трудахъ естественно-научныхъ и историческихъ, нашла въ систем Шеллинга философское обоснованіе и художественное выраженіе. Его философія была цлой энциклопедіей, которая, шириной захвата, оригинальностью мысли, дйствительно, могла плнить всякій, не столько логически, сколько восторженный умъ. Самъ поэтъ въ душ и мистикъ, Шеллингъ своимъ ученіеігь создавалъ приподнятое "настроеніе". Его философія была, торжественной симфоніей, — облагораживающей, успокаивающей и подымающей человка.

Шеллингъ, исходя изъ основъ своей философіи, естественно ставилъ высоко поэзію, придавая eй значеніе метафизическое. Моментъ художественнаго творчества, моментъ вдохновенія Шеллингь призналъ минутой, когда человкъ можеть заглянуть въ "святая святыхъ" жизни и почувствовать что «абсолютное»,[55]

не уничтожая его свободы и сознанія, находить въ немъ и въ его дятельности свое "откровеніе".

Взглядь его на поэзію.

Поэтъ, съ его точки зрнія, есть человкъ, надленный даромъ особой благодати, эта божественная силa отличаетъ его отъ всхъ людей, заставляетъ его высказывать и изображать то, въ чемъ онъ самъ не можетъ отдать себ полнаго отчета и смыслъ чего безконеченъ, поэзія есть откровеніе;[56] всякое эстетическое творчество абсолютно свободно, — въ этомъ святость и чистота искусства; варварствомъ считаетъ Шеллингъ требовать отъ художника служенія не только матеріальнымъ интересамъ, но даже моральнымъ и научнымъ. Художникъ долженъ быть освобожденъ отъ всякаго служенія.