На другой день в пять часов утра представители Германии подписали в Компьенском лесу условия перемирия, продиктованные Фошем. Огонь должен был быть прекращен шесть часов спустя. Генералы могут торговаться из-за формулировок, но солдаты знали, что это не просто перемирие. Это был конец войны — конец всех войн на земле, как им казалось, и, как повсюду многозначительно подчеркивали авторы газетных передовиц, он наступил в одиннадцать часов одиннадцатого дня одиннадцатого месяца.
Однако на сей раз все же оказались правы генералы: перемирие было долгим, но миром ему так и не суждено было стать, об этом свидетельствовали многие признаки—их надо было только уметь верно истолковать. Кончилась целая эпоха. Дверь истории захлопнулась за принцами, монархами, раззолоченными маршалами и вымуштрованными маленькими регулярными армиями.
Настроение в Германии было разное. Уже начались поиски козлов отпущения, которые очень скоро завершились тем, что гражданские лица, подписавшие условия перемирия, были окрещены «ноябрьскими преступниками». Несколько месяцев спустя Людендорф и Гинденбург, армии которых были разгромлены во Франции, создали миф, проливший целительный бальзам на воспаленное воображение нации. Обедая как-то в Берлине с главой английской военной миссии, Людендорф пожаловался, что Большой генеральный штаб никогда не находил настоящей поддержки у штатских в тылу. «Вы хотите сказать, генерал, что вам нанесли удар в спину?» — весьма удачно спросил англичанин. Людендорф даже вздрогнул. «Нанесли удар в спину? Вот именно! — подтвердил он взволнованно. — Нам нанесли удар в спину!» Когда Гинденбургу передали этот разговор, он, забыв о том, как сам в панике требовал немедленного заключения мира, сообщил стране и глазом не моргнув, что, «по очень точному выражению английского генерала, немецкой армии был нанесен удар в спину».
Истинное отношение каждого немца к происходившему можно определить по его реакции на ноябрьскую катастрофу. Поведение Густава Круппа в те дни тоже говорит о многом. Вильгельм бежал, убедившись, что он больше не может быть кайзером, а Крупп впал в прострацию, едва Берлин аннулировал все контракты и прекратил все выплаты концерну. Этот крах произошел 8 ноября.
Густав решил закрыть заводы — рабочие, заступавшие на смену утром 9 ноября, остановились перед запертыми воротами. Прессы, маховики, приводные ремни, паровые молоты застыли в неподвижности. Впервые на памяти самых дряхлых старожилов Эссена на Гусштальфабрик наступило безмолвие.
15 января 1919 года был убит Карл Либкнехт, наиболее непримиримый критик Круппа. Пять месяцев спустя, когда был подписан Версальский договор, фрейкоры начали расправляться с левыми. В каждом городе были тайные склады винтовок и крупповских пулеметов; безжалостные убийцы ждали лишь повода, чтобы применить опыт, приобретенный ими на полях войны. А поскольку каждый из них затаил свои личные обиды, любой день в этой отравленной послевоенной атмосфере мог стать началом шабаша.
Потенциально Эссен представлял собой одно из наиболее огнеопасных мест разбитой империи, поскольку отсутствие заказов на вооружение неизбежно должно было повести к массовым увольнениям рабочих. Сообщения о беспорядках в районе вокзала были настолько тревожными, что на вилле Хюгель вооружили слуг, а швее было приказано сшить красный флаг, дабы было что вывесить на доме, если враждебная толпа ворвется в парк.
Крупп объявил о своем решении: все, кто работал на заводах 1 августа 1914 года, будут по-прежнему получать заработную плату, во что бы это ни обошлось фирме. Остальные же (в одном Эссене их было свыше 70 тысяч человек, и почти половину из них составляли поляки) будут уволены. Члены совета директоров были явно смущены, и Густав поспешил сказать, что да, конечно, он понимает, насколько эти люди опасны. А потому их надо как-то подтолкнуть, чтобы они покинули Рур добровольно. Было объявлено, что все, кто уедет до 18 ноября, получат двухнедельное выходное пособие и бесплатный железнодорожный билет в один конец.
Это принесло желаемые результаты. К назначенному сроку, согласно подсчетам крупповской полиции, по железной дороге уехали 52 тысячи бывших рабочих и еще 18 тысяч человек покинули Эссен пешком.