Читаем Оружие Круппа. История династии пушечных королей полностью

Бомбардировка была бессмысленной и больше, чем все другие немецкие зверства, включая и действия подводных лодок, ассоциировалась с именем Круппа. Но вместе с тем это было выдающееся техническое достижение. Это орудие известно всему миру как «Большая Берта», однако между короткоствольной осадной мортирой, которая принесла Германии первую победу в Льеже, и «Парижской пушкой» с длинным сужающимся к дулу стволом, сыгравшей такую эффектную роль в ее последнем наступлении, не было ни малейшего сходства. «Берты» посылали снаряд весом в тонну на девять миль. Вес снаряда «Парижской пушки» был во много раз меньше — от 200 до 230 фунтов, а ее калибр составлял только 21 см,

то есть был вдвое меньше, чем у «Берты»-мортиры. Исключительность «Парижской пушке» придавала ее дальнобойность. Вначале она конструировалась, как военно-морское орудие. Осенью 1914 года крупповский конструктор Раузенбергер, работая в Меппене с исходной моделью, усовершенствовал ствол, получив дальнобойность 35 миль. За 41 месяц экспериментов он довел это расстояние до 81 мили. И одновременно добился большей точности, так что, хотя лаонская линия находилась от Парижа в 77 милях, первый снаряд разорвался на площади Республики.

Орудие обслуживали 60 моряков под командованием адмирала. Все они прошли специальную подготовку, так как их 150-тонная чудо-пушка требовала особых забот. Разница в 30 фунтов между снарядами не была случайной. Моряки получили инструкции перед каждым выстрелом предварительно нагревать снаряд в подземной камере, а после каждой серии снимать ствол с цапф и «выпрямлять» его. Каждый выстрел слегка расширял канал ствола. Поэтому продолговатые снаряды были пронумерованы, и каждый следующий был чуть длиннее и толще предыдущего. Калибр не был постоянным. Хотя он официально значился как 8,3 дюйма, на практике он изменялся от 8,2 до 8,4 дюйма. После 65 выстрелов ствол выходил из строя и его надо было менять.

Казалось бы, назначать флаг-офицера к единственной пушке — нелепость, однако этому флаг-офицеру приходилось иметь дело с приборной доской, не уступавшей по величине приборной доске линкора. Каждому выстрелу предшествовали сложные экскурсы в высшую математику. Командир орудия и его штаб внимательно изучали самые последние сведения об атмосферном давлении, влажности, температуре и кривизне земной поверхности. Ни один артиллерийский наблюдатель не мог, конечно, увидеть, что происходит за 80 миль от него, и им приходилось узнавать о промахах и попаданиях из сообщений шпионов в Париже. После команды «огонь!» снаряд по дуге уходил в небо, достигая уже в ионосфере максимальной высоты 26 миль. Результаты попаданий были очень неодинаковы. За 20 недель обстрела французской столицы погибло более тысячи парижан, но выпадали дни, когда агенты сообщали только о нескольких поврежденных карнизах. Особенно внушительные цифры были получены 29 марта, когда снаряд пробил крышу церкви Сен-Жерве и взорвался во время богослужения, убив девяносто одного молящегося и ранив более ста. Но общие результаты вряд ли могли оправдать те 35 тысяч марок, в которые обходился каждый выстрел.

В конце августа 1918 года Людендорф вызвал к себе Круппа и других крупнейших предпринимателей — Дуй-сберга, Стиннеса и Баллина, подвел их к своей карте и показал им, насколько непоправимым стало положение. Он высказал пожелание, чтобы промышленники тут же отправились к кайзеру и открыли ему глаза на реальную ситуацию. Выйдя от Людендорфа, они все посмотрели на Густава, как на своего признанного вожака. Но Крупп не мог открыть глаза Вильгельму, потому что его собственные глаза были крепко зажмурены. Вместо этого он благосклонно выслушал императорских прихлебателей, которые, подойдя к четырем магнатам, объяснили им, что генерал Людендорф настроен неоправданно пессимистично, что на фронте вот-вот начнется перелом и что император никогда им не простит, если они явятся к нему пророчить поражение. Густав одобрительно кивнул, остальные пожали плечами, и депутация тут же потихоньку разошлась.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
Русская печь
Русская печь

Печное искусство — особый вид народного творчества, имеющий богатые традиции и приемы. «Печь нам мать родная», — говорил русский народ испокон веков. Ведь с ее помощью не только топились деревенские избы и городские усадьбы — в печи готовили пищу, на ней лечились и спали, о ней слагали легенды и сказки.Книга расскажет о том, как устроена обычная или усовершенствованная русская печь и из каких основных частей она состоит, как самому изготовить материалы для кладки и сложить печь, как сушить ее и декорировать, заготовлять дрова и разводить огонь, готовить в ней пищу и печь хлеб, коптить рыбу и обжигать глиняные изделия.Если вы хотите своими руками сложить печь в загородном доме или на даче, подробное описание устройства и кладки подскажет, как это сделать правильно, а масса прекрасных иллюстраций поможет представить все воочию.

Владимир Арсентьевич Ситников , Геннадий Федотов , Геннадий Яковлевич Федотов

Биографии и Мемуары / Хобби и ремесла / Проза для детей / Дом и досуг / Документальное