16 августа пал последний форт — под грудой обрушившегося кирпича было найдено бездыханное тело генерала, руководившего обороной Льежа, — и дьяволы Круппа, громыхая, двинулись дальше, чтобы положить конец длившимся уже неделю, но уже не столь стратегически важным осадам Намюра, Антверпена и Мобежа. По мере того как в ставку Вильгельма одно за другим поступали подробные донесения о ходе военных действий, он и его союзники стали постепенно сознавать, какую огромную роль в успехах немецкой армии сыграл этот маленький напыщенный штатский из Эссена. Хотя грудь Густава довольно поздно украсилась военными орденами, теперь он уже почти догонял Альфреда и Фрица Круппов. Каждый месяц его коллекция наград пополнялась новой побрякушкой.
В довершение всего Боннский университет решил, что Крупп не просто военный герой. Ученые мужи пришли к выводу, что снаряды «Толстых Берт» способствовали прогрессу человечества, а посему они присвоили ему степень почетного доктора философии.
Когда адмирал Тирпиц в феврале 1915 года, через пять месяцев после Марны, инспектировал верфь «Германия», он иронически прищурился на строящиеся подводные лодки и сказал Круппу: «А знаете, к этой войне они опоздают». Возможно, адмирал хотел сказать, что судьба войны будет решаться во Франции; возможно, он полагал, что уже спущенных на воду подводных лодок окажется более чем достаточно. Но и в том и в другом случаях он ошибся, а если он все-таки имел в виду первое, то его ошибка была поистине колоссальной. Ибо немецким подводным лодкам было суждено сыграть в этой войне очень большую роль, причем такую, какой не предвидел никто.
В дни, когда Тирпиц посетил Киль, Берлин как раз решил противопоставить английской морской мощи ничем не ограниченные действия своих подводных лодок, и вот утром 1 мая того же года капитан-лейтенант Швейгер, рыскавший в крупповской «U-20» у берегов Ирландии, торпедировал лайнер «Лузитания». Утонуло более 1100 человек, в том числе 138 сугубо гражданских американцев. В тот более гуманный век, когда от войны еще ждали рыцарского благородства, преднамеренное потопление пассажирского судна казалось невероятным. Президент США Вудро Вильсон составил протест в таких сильных выражениях, что государственный секретарь Уильям Дженнингс Брайан отказался его подписать. Однако нота все же была отправлена на Вильгельмштрассе — фактически это был ультиматум. В люксембургской штаб-квартире кайзер угрюмо поразмыслил над ней и отозвал свои подлодки, но смысл происшедшего был ясен. Вильсон сделал предупреждение: если швейгеров вновь спустят с цепи, Америка вступит в войну.
* * *
В эти первые месяцы герой Рура, осыпанный звездами за Бельгию, был занят планами аннексий и изучением статистических материалов о запасах сырья. Он с восторгом поддержал программу «Пангерманского союза», разработанную Генрихом Классом [35]
, который писал, что «Россия должна снова обратить свое лицо к востоку и ее необходимо вернуть к границам эпохи Петра Великого».В ноябре 1914 года Густав составил для министра иностранных дел Готлиба фон Ягова и «еще некоторых моих друзей в правительстве» памятную записку о целях войны. Убежденный, что «мир можно и должно врагу продиктовать», Крупп отвергал самую идею переговоров. Он твердо верил, что Германская империя представляет собой ось Европы. Вокруг этой оси он хотел консолидировать тевтонскую «Срединную Европу» («Mitteleuropa»), которая включала бы Австро-Венгрию, нейтральные государства Голландии и Швейцарии, а также Скандинавию. Но сначала надо было поставить на колени Францию. Французскую территорию надлежало аннексировать до линии Мозель-Маас. Этот ошеломляющий план подкреплялся доводами, которые имперской ставке казались весьма разумными: «Франция, лишенная значительных запасов железа и угля, перестанет быть экономически опасной на мировом рынке или политически опасной среди великих держав».
Крупп далеко заглядывал в будущее. Он предвидел возрождение Польши, как «буферного государства», с германизированной полосой между этой Польшей и Германией — «крепким засовом» против притязаний Польши на прусские земли, некогда подчинявшиеся власти Варшавы. Он предвкушал возникновение огромной тевтонской колониальной империи в Центральной Африке («Mittelafrica»), окруженной военно-морскими базами и угольными станциями. Он доказывал: «Если эти задачи будут осуществлены, германская культура и цивилизация возглавят прогресс человечества; во имя достижения такой цели стоит сражаться и побеждать, проливая благородную кровь». Но отделаться одним только пролитием благородной крови было нельзя. Необходимо было навсегда подчинить Бельгию. Густав считал, что и северное побережье Франции тоже, пожалуй, стоило превратить в провинцию рейха и, что еще важнее, владычество в Ла-Мапше должно было принадлежать только кораблям, спущенным с кильских стапелей.