Руфь (Без указания переводчика)

Наконецъ возвращалась и сама мистриссъ Мезонъ и снова собравъ «свою молодежь» къ себ въ комнату, читала молитву прежде нежели распуститъ двушекъ спать. Возвращаясь, она уже всхъ ихъ находила дома, но никогда не распрашивала какъ он провели день; можетъ она боялась узнать, что инымъ некуда было ходить и потому не мшало бы иногда по воскресеньямъ готовить обдъ и отапливать комнаты.

Таковъ былъ заведенный порядокъ по воскресеньямъ впродолженіи пяти мсяцевъ съ тхъ поръ какъ Руфь находилась въ ученьи у мистриссъ Мезонъ. Правда, что пока жила у нея старшая мастерица, она всегда была готова потшить Руфь расказами объ удовольствіяхъ, въ которыхъ та не участвовала; какъ бы ни уставала Дженни къ вечерку, Руфь всегда находила въ ней соболзнованіе къ скук, перенесенной ею впродолженіи дня. Посл отъзда Дженни однообразная скука по воскресеньямъ стала казаться Руфи тяжеле непрестаннаго будничнаго труда, до той поры пока въ умъ ея не закралась надежда встрчать посл вечерни мистера Беллингема и слышать отъ него нсколько дружескихъ словъ, выражавшихъ участіе къ тому что она думала и длала впродолженіи недли.

Мать Руфи была дочерью бднаго викарія въ Норфольк и рано оставшись сиротою, съ радостію вышла за одного почтеннаго фермера, гораздо старе ея лтами. Однако посл ихъ брака вс дла его пошли замтно хуже. Здоровье мистриссъ Гильтонъ разстроилось и она не была въ состояніи вести хозяйства съ тмъ вниманіемъ, какое необходимо для жены фермера. Мужа ея постигъ цлый рядъ несчастій, поважне смерти цлаго племени индекъ, высиженныхъ въ крапив, или дурного года на сыръ, испорченный нерадивою молочницею; все это вслдствіе того (говорили сосди) что мистеръ Гильтонъ сдлалъ большую ошибку женясь на изнженной леди. У него пропала жатва, пали лошади, сгорла рига; однимъ словомъ, еслибы это была какая-нибудь замчательная личность, можно бы подумать, что его преслдуетъ рокъ, — такъ непрерывно обрушивались на него несчастія. Но онъ былъ не боле какъ простой фермеръ, и потому я полагаю, что его бдствія слдуетъ скоре приписать недостатку нкотораго качества въ его характер, служащаго ключемъ ко всмъ удачамъ. Пока была жива его жена, вс земныя бдствія казались ему ничтожными: твердый умъ ея и живучая способность надяться удерживали его отъ отчаянія; въ ней все находило сочувствіе и всякій кто входилъ въ комнату больной, чувствовалъ себя среди какой-то атмосферы мира и надежды. Когда Руфи было уже около двнадцати лтъ, въ одно утро мистриссъ Гильтонъ была оставлена одна на нсколько часовъ по случаю занявшаго всхъ снокоса. Это и прежде нердко случалось и она вовсе не казалась слабе обыкновеннаго, когда вс отправлялись въ поле. Но по возвращеніи оттуда, когда веселые голоса требовали обда, приготовленнаго для косцовъ, имъ отвчало въ дом непривычное молчаніе: не слышно было тихаго, привтливаго голоса, не спрашивалъ онъ у работниковъ хорошо ли шло ихъ дло. Войдя въ маленькую пріемную, принадлежавшую мистриссъ Гильтонъ, домашнія нашли ее мертвою на ея обычномъ мст, на соф. Она лежала совершенно спокойная и ясная, безъ всякихъ признаковъ страданія. Страдали т кто пережилъ ее; они изнемогали подъ тяжестью горя. Вначал мужъ ея не очень горевалъ, или можетъ-быть не выказывалъ своего горя, подавляя всякое вншнее проявленіе его; но со времени смерти жены умственныя способности его стали видимо слабть. Онъ все еще казался сильнымъ, пожилымъ мущиною и здоровье его было попрежнему хорошо; но онъ цлыми часами неподвижно просиживалъ въ своемъ кресл, смотря въ огонь и не говоря ни слова, если не было необходимости отвчать на повторяемые вопросы. Если Руфь ласками и просьбами вынуждала его пойти съ нею погулять, онъ медленными шагами обходилъ свои поля, опустивъ голову на грудь, съ тмъ же разсяннымъ, ничего не видящимъ взглядомъ. Онъ никогда боле не улыбался, никогда не измнялъ выраженія лица; ни даже въ тхъ случаяхъ когда что-нибудь, живе напоминая ему о покойной жен, должно было раздражать его горе. При такомъ равнодушіи къ окружающему, дла его естественно должны были идти все хуже и хуже. Онъ выдавалъ и принималъ деньги какъ-будто это была вода; золотые пріиски Потози не могли бы расшевелить этой убитой горемъ души. Но Богъ умилосердился надъ нимъ и послалъ своего архангела за этою усталою душою.