Руфь (Без указания переводчика)

Руфь бросилась и схватила мозолистую руку, протянутую къ ней для благословенія. Она сжимала ее въ своихъ, засыпая старика распросами. Мистеру Беллингему было не совсмъ ловко видть ту, которую онъ начиналъ уже считать своею, въ такихъ нжно-фамильярныхъ отношеніяхъ съ простымъ, грубымъ работникомъ. Онъ направился къ окну и сталъ глядть на поросшій травою дворъ фермы, но ему пришлось выслушать часть разговора, происходившаго, по его мннію, уже черезъ чуръ въ фамильярномъ тон.

— А это кто же такой? спросилъ наконецъ старикъ: — не другъ ли твой сердечный? — Врно сынъ твоей хозяйки? Вишь какой важный!

Кровь всхъ Гоуардовъ, бросилась въ голову Беллингема и произвела такой звонъ въ его ушахъ, что онъ не разслышалъ отвта Руфи.

Отвтъ этотъ начинался такимъ образомъ:

— Молчи, Томъ, молчи пожалуста!

Но дале Беллингемъ не разслышалъ.

Принять его за сына мистриссъ Мезонъ! Это уже черезъ чуръ смшно; но подобно многимъ смшнымъ обстоятельствамъ, это обстоятельство его очень взбсило. Онъ былъ уже не совсмъ прежнимъ Беллингемомъ, когда Руфь робко подошла къ окну, спрашивая его желаетъ ли онъ осмотрть залъ, куда вело парадное крыльцо. Многіе находили этотъ залъ очень красивымъ, робко сказала она, видя на его лиц суровое и надменное выраженіе, котораго онъ не могъ скрыть. Однако онъ послдовалъ за нею, но выходя изъ кухни, взглянулъ на стоявшаго старика, который также глядлъ на него съ страннымъ, серьознымъ выраженіемъ неудовольствія.

Они прошли каменнымъ коридоромъ, извилистымъ и пропитаннымъ сыростью, и вошли въ главный залъ или диванную, обыкновенную въ домахъ фермеровъ этой части Англіи. Въ эту комнату вело главное крыльцо и въ нее же выходили двери изъ другихъ покоевъ, какъ-то: изъ молочни, изъ спальни (бывшей отчасти и гостиною) и изъ маленькой комнатки, принадлежавшей послдней мистриссъ Гильтонъ, гд та постоянно сидла, или чаще лежала, распоряжаясь, сквозь отворенную дверь, всми длами хозяйства. Въ то время залъ былъ самою веселою комнатою, самою оживленною; по ней то и дло проходили то хозяинъ, то ребенокъ, то слуги; въ ней каждый вечеръ, до лтнихъ жаровъ, пылалъ и трещалъ въ камин веселый огонь, такъ какъ толстыя каменныя стны, глубокія окна и наружные обои хмля и плюща заставляли постоянно освщать и нагрвать эту комнату, устланную плитами.

Теперь зеленая тнь снаружи сдлалась какъ-будто черною въ этой необитаемой пустын. Дубовая мебель и тяжолые рзные буфеты стояли тусклые и мрачные, тогда какъ прежде они блестли какъ зеркала при постоянномъ свт огня въ камин; теперь они прибавляли только мрачности комнат, вмст съ густымъ слоемъ плсени на плитахъ пола. Руфь стояла среди зала, не видя ничего изъ того что было у нея передъ глазами. Передъ нею, какъ въ видніи, возстали прошлые дни — вечеръ изъ временъ ея дтства: отецъ ея сидитъ «въ хозяйскомъ углу», возл огня и спокойно куритъ трубку, задумчиво глядя на жену и дочь; она сидитъ на маленькомъ стул у ногъ матери, которая ей читаетъ… И все прошло, все изчезло въ мір тней, но минута эта воскресла для нея такъ живо въ старой комнат, что Руфи показалось будто настоящая жизнь ея — не боле какъ сонъ. Молча направилась она въ бывшую комнату своей матери, но опустлый видъ этой комнаты когда-то полной мира и материнской любви, обдалъ холодомъ ея сердце. Она вскрикнула и бросившись на софу, закрыла лицо руками. Платье надрывалось на груди ея отъ сдерживаемыхъ рыданій.

— Милая Руфь, не предавайтесь такому горю; кчему это? вдь мертвыхъ не вернете, уговаривалъ ее Беллингемъ, огорченный ея отчаяніемъ.

— Знаю, что нтъ, оттого-то и плачу, прошептала Руфь: — оттого-то и плачу, что ничмъ уже не вернуть ихъ.

Она вновь зарыдала, но уже тише прежняго; ее утшили и успокоили его ласковыя слова, хотя и не могли совсмъ заглушить ея горя.

— Уйдемъ отсюда, я не могу оставить васъ здсь доле. Въ этихъ комнатахъ для васъ слишкомъ много тяжолыхъ воспоминаній. Пойдемте, прибавилъ онъ, осторожно приподнимая ее, — покажите мн вашъ маленькій садикъ, о которомъ вы мн такъ много расказывали. Не онъ ли это вотъ тутъ передъ окномъ? Видите ли какъ я хорошо помню все что вы мн говорили.

Онъ повелъ ее вокругъ задней части дома въ прекрасный, старинный садъ. Тамъ, подъ самыми окнами, былъ насаженъ рядъ подсолнечниковъ, а подале, на зеленомъ лугу, стояли подстриженныя буковыя и тисовыя деревья. Руфь снова принялась болтать о своихъ дтскихъ похожденіяхъ и уединенныхъ играхъ. Обернувшись, они увидли старика, вышедшаго изъ дома съ помощью палки и глядвшаго на нихъ тмъ же серьознымъ и грустнымъ взглядомъ.

— Чего этотъ старикъ насъ преслдуетъ? сказалъ Беллингемъ съ досадою: — онъ ужь черезчуръ дерзокъ, я нахожу.