Руфь (Без указания переводчика)

Они остановились на вершин крутой горы ярдовъ во сто вышиною; наверху была неровная и открытая плоскость, ярдовъ на семьдесятъ устланная какъ богатымъ ковромъ золотистыми цвтами вереска, разливавшими восхитительный ароматъ въ свжемъ, раздражительномъ воздух. Одинъ край пустоши склонялся къ прозрачному пруду, въ которомъ отражались дикіе, песчаные обрывы, отвсно возстававшіе на противоположномъ берегу. Сотни комаровъ нашли себ тутъ пристанище и кружились въ эту минуту надъ прозрачною водою, рзвясь и погружая въ нее крылья. Около этого пустыннаго пруда казалось водились всевозможные роды птицъ: трясогузки собрались вокругъ его береговъ, коноплянки качались на самыхъ высокихъ вткахъ вереска и множество другихъ невидимыхъ пвцовъ, спрятанныхъ за пригорками, допвали свои вечерніе гимны. На дальнемъ краю зеленой пустыни, какъ разъ у дороги, стояла гостиница, скоре походившая на ферму и очень удобно расположенная для доставленія лошадей или отдыха усталымъ путешественникамъ, взбирающимся на гору. Это было длинное, низкое строеніе со множествомъ слуховыхъ оконъ на солнечную сторону, необходимыхъ при такомъ открытомъ расположеніи, и со странными и прихотливыми выступами по обимъ сторонамъ. Передъ главнымъ фасадомъ былъ широкій навсъ съ гостепріимными скамьями, гд дюжина человкъ могла сидть и наслаждаться чистымъ воздухомъ. Прямо передъ домомъ росъ развсистый кленъ, подъ тнью котораго были разставлены скамьи («кровъ патріархами любимый»). На втвяхъ его со стороны дороги красовалась невроятная вывска, благоразумно снабжонная объясненіемъ, гласившимъ, что дерево называется королемъ Карломъ.

Вблизи этой удобной, спокойной и уединенной гостиницы находился другой прудъ, служившій для домашняго обихода фермы; въ немъ поился рогатый скотъ, скотъ возвращавшійся въ поле посл доенья. Медленныя, лнивыя движенія животныхъ наввали на зрителя какое-то дремотное чувство. Руфь и Беллингемъ пошли поперегъ поля, чтобы выйти на дорогу у гостиницы. Рука въ руку, то накалываясь на длинныя сучья, то увязая въ песк, то ступая по мягкому ковру вереска, придающаго такую свжесть картинамъ осени, или попирая тминъ и другія душистыя травы, шли они оживляя свой путь веселыми взрывами смха. Выйдя на дорогу, Руфь остановилась на вершин холма въ нмомъ изумленіи отъ картины, разостлавшейся предъ ея глазами. Холмъ внезапно спускался въ долину, разстилавшуюся миль на двнадцать или боле. Трупа темныхъ шотландскихъ елей вырисовывалась на западномъ неб, рзче отдаляя другіе предметы на горизонт. Долина, раскинувшаяся подъ ногами, была покрыта лсомъ, одтымъ нжною зеленью весны; листья распустились уже на всхъ деревьяхъ, кром осторожнаго ясеня, придававшаго мстами пейзажу пріятный, сроватый отливъ. Вдали виднлись колокольни, башни и ряды трубъ далекихъ фермъ, надъ которыми поднимались въ золотистомъ воздух тонкія колоны голубого дыма. Горизонтъ заканчивался холмами, облитыми багряною тнью заката.

Молодые люди стояли безмолвно, наслаждаясь этою картиною. Воздухъ былъ полонъ какихъ-то мелодическихъ звуковъ; отдаленный благовстъ гармонически сливался съ нжнымъ пніемъ прятавшихся гд-то вблизи птичекъ; не слышно было ни мычанія скота, ни рзкихъ голосовъ работниковъ по фермамъ, какъ будто все стихло въ религіозномъ поко воскреснаго дня. Руфь и Беллингемъ стояли передъ домомъ, безпечно наслаждаясь окружающимъ видомъ. Часы въ гостиниц пробили восемь и бой ихъ громко и рзко раздался въ тишин.

— Неужели уже такъ поздно? спросила Руфь.

— Я тоже никакъ не думалъ, отвтилъ Беллингемъ. Но это не бда: вы поспете домой гораздо ране девяти. Постойте, вотъ тутъ, я знаю, есть дорога полями гораздо короче; подождите минутку, я схожу распросить о ней въ гостиниц.

Онъ выпустилъ ея руку и отправился въ гостиницу. На песчаный холмъ медленно възжалъ кабріолетъ, незамчаемый молодою четою, и взобравшись на платформу, остановился прямо передъ ними въ ту минуту какъ Беллингемъ отходилъ отъ своей спутницы. Руфь обернулась на стукъ лошадиныхъ копытъ и увидла мистриссъ Мезонъ!

Между ними не было десяти, не было пяти ярдовъ разстоянія. Он въ ту же минуту узнали другъ друга и хуже всего то, что мистриссъ Мезонъ ясно видла своими зоркими, рысьими глазами положеніе, въ которомъ Руфь стояла съ молодымъ человкомъ, передъ тмъ какъ онъ ее оставилъ. Рука двушки лежала на его рук, крпко сжатая его другою рукою.

Мистриссъ Мезонъ мало заботилась объ искушеніяхъ, которымъ подвергались ввренныя ей ученицы, но становилась неумолимо строга, если эти искушенія оказывали нкоторое вліяніе на ихъ поведеніе. Она называла это «блюсти честь своего заведенія.» Понастоящему, похристіаиски, слдовало бы съ материнскою заботою оберегать довренныхъ ей двушекъ.