Церковь в Империи. Очерки церковной истории эпохи Императора Николая II

На это заявление «справа» никаких комментариев не последовало, да и комментировать в данном случае было нечего: образование новой губернии сущностно не решало ни одной социально-экономической проблемы Холмщины, вызвав только разобщение в русском общественном мнении. Епископ Евлогий, отстаивая русские интересы (как он их видел и понимал), решением Холмского вопроса способствовал обострению весьма непростых русско-польских отношений, что в условиях внешнеполитической ситуации начала 1910-х гг. было чрезвычайно невыгодно для Российской империи (не случайно, даже по словам владыки, поляки называли Холмский законопроект «четвертым разделом Польши»²³). Парадоксальным образом не желая видеть возможных негативных результатов ожидаемой «победы», епископ Евлогий добился восстановления ранее отвергнутого правительственного законопроекта о том, что в отношении Холмской губернии отменяется действие Высочайше утвержденного положения об освобождении от занятий присутственных мест губерний Царства Польского в дни католических праздников, празднуемых но григорианскому календарю. Формально он был прав, но в польском обществе это не могло не вызвать негативной реакции.

Голосование прошло успешно для сторонников выделения Холмщины: 156 депутатов проголосовали за, 108 — против. Из восточных частей Люблинской и Седлецкой губерний была создана новая, с подчинением в общем порядке управления министру внутренних дел. Консервативная печать с восторгом встретила сообщение о выделении Холмщины. Газета «Колокол», в частности, даже заметила, что обсуждение законопроекта было борьбой «даже не двух партий, а представителей двух народов»²⁴. Борьба в одной стране двух народов — это уже не симптом болезни, а констатация ее неизлечимости. Однако «правые» не желали замечать очевидного, игнорируя заявления о том, что «отделение Холмщины, отнятие у поляков Варшаво-Венской железной дороги вызвали такое настроение в польском обществе, которое породило идею „национального траура“ как патриотической реакции на удары судьбы и силы…»²⁵

Редактируемая высокопоставленным чиновником ведомства православного исповедания В. М. Скворцовым газета «Колокол» не скрывала своей откровенной радости победой над думскими «товарищами», якобы стремившимися отстоять «польское иго над русскими крестьянами в Холмщине»²⁶ и не особо распространяясь о том, что все экономические рычаги, как и прежде, находятся у прежних хозяев. Приветствовало выделение Холмщины и «Новое время», указав на «крайнюю степень» мягкости Думы по отношению к полякам, и в качестве доказательства этого упомянув об устранении ограничений относительно землевладения

²⁷. Во всех изданиях, писавших о Холмском деле, однако же, не забывали упомянуть об особой роли епископа Евлогия, без которого ничего бы не получилось. Значение владыки понимали и его оппоненты, оценивая, правда, совсем по иному. И хотя как религиозный деятель православного государства владыка действовал вполне последовательно, как христианский пастырь он, стремясь ослабить польско-католическое влияние на православное население Холмского края, очевидно проигрывал, по видимому не вполне осознавая (насколько можно судить по его воспоминаниям) всю противоречивость своего положения. Не случайно, газета «Русское слово» в саркастической статье «Холмский победитель», заявив, что «пастырь, у которого разбегается стадо, решил окружить его полицейскими», при этом задавалась вопросом, «поднимется ли там, в Холмщине, авторитет Церкви, призывающей городового на помощь епископу? Вернут ли такие меры симпатии отпавших? Будут ли сердцем принадлежать Церкви люди, которых держат за шиворот?» На все эти вопросы газета давала отрицательный ответ²⁸

.

Как мне представляется, проблема как раз и заключалась в том, что вл. Евлогий смотрел на Холмское дело, исходя из принципа первенства Православной Церкви в России, а его «левые» оппоненты — из идеи равенства прав пропаганды всех религиозных конфессий и деноминаций империи. Эта идея государственной Церкви, думается, и была тем оселком, на котором оттачивались правые убеждения большинства русских пастырей (в том числе и большинства депутатов-священников). Убеждение в том, что «оценка религии с точки зрения государственной пользы есть ее отрицание»²⁹ вполне естественно для большинства русских клириков было пустым звуком.