Церковь в Империи. Очерки церковной истории эпохи Императора Николая II

«Царем-Мучеником» назвал императора Павла I товарищ последнего обер-прокурора Св. Синода князь Н. Д. Жевахов. Его мнение о Павле I интересно по двум причинам: во-первых, это мнение крупного деятеля ведомства православного исповедания и, во-вторых, религиозного писателя и публициста, много сделавшего для канонизации в 1911 г. св. Иоасафа Белгородского (своего предка).

Еще одно место в книге П. Н. Шабельского-Борка заслуживает внимания. Это его разговор с другом о почитании Павла I как святого, «как чтит его наш простой народ». «К канонам надо относиться строго, но не узко — отозвался мой друг, — пишет Шабельский-Борк. — Порою в гласе народном действительно слышится глас Божий, а к гласу Божию всегда чутко прислушивалась наша Церковь. Ты же лишь отражение гласа народного…»²⁴

Кстати, не забыл автор, говоря о коронационных торжествах Павла I, упомянуть и слово «средостение» («да сгинет средостение, и да будет един пастырь и едино стадо»)²⁵.

Легенда у Шабельского-Борка приобретает очертания реальности и история уступает место сказке о добром царе. Не все в этой сказке ложно, однако цель ее рассказчика — не установление каких-либо истин, а подтверждение известного морального тезиса. Агиографическая литература преследует преимущественно воспитательные цели, среди задач биографа святого одна из главных — «представить в биографических чертах нравственные парадигмы»²⁶

. Но в том-то и дело, что Павел был не древнерусским праведником, о жизни которого сохранилось мало сведений, по преимуществу же лишь предания. Он был политиком относительно недавнего прошлого, чья история, облеченная в недостоверные мифы, реабилитировалась в том числе и с помощью создания новых. Подчеркну еще раз: проблема заключалась в эксплуатации народного чувства, видевшего в «пострадавшем от бар» Императоре «идеального» царя.

Как почитает Православная Церковь своих святых? Согласно посланию восточных Патриархов о православной вере, она почитает праведников «не как богов каких, а как верных слуг, угодников и друзей Божиих; восхваляет их подвиги и дела, совершенные ими при помощи благодати Божией во славу Божию, так что вся честь, воздаваемая святым, относится к величеству Божию, которому они богоугождали на земле своей жизнью»²⁷.

Император Павел был блюстителем правоверия в стране, следовательно, первым долгом (как православный монарх православного государства) должен был заботиться о главенствовавшей в Империи Церкви. Вопрос о святости, таким образом, правильнее начинать с анализа его реальных «ктиторских» полномочий и отношения к своему царскому служению. При этом нельзя забывать, что Павел I — трагическая личность. По словам современного исследователя, дело не только в его трагической насильственной смерти, но и во всей жизни, в двойственности его положения: «наследника российского императорского престола на протяжении десятилетий — с одной стороны, и человека, лишенного реального политического веса, — с другой»²⁸

. Нервный, вечно опасавшийся обмана, мнительный и суеверный, Павел Петрович был обречен стать жертвой собственных комплексов и страхов.

Есть и другой аспект проблемы — общий для всех Романовых взгляд на свои религиозные прерогативы: «вместе с наследием царства они принимали механическое воззрение на свои отношения к Богу, как чудесные ставленники Божией благодати. Они считали себя в делах государства безответственными перед Богом, ибо верили, что Бог каким-то скрытым и чудесным образом через них осуществляет свои помыслы о России»²⁹. Это тонкое замечание полностью подтверждается историей павловского царствования.

Уже акт коронации нового императора в апреле 1797 г. сопровождался слухами о том, что Павел I не пожелал принять святое причастие из рук митрополита Платона, а, подойдя к престолу, причастился сам как участвовавший в богослужении священник. Слух этот, имеющий своим источником записки Б. Н. Саблукова, приводит в «Истории Русской Церкви. 1700–1917» И. К. Смолич³⁰

. По его мнению, подобное «ясно показывает, что Павел I придавал императорской власти преувеличенное значение, более того — воспринимал ее религиозно-мистически»³¹.

Однако не все исследователи считали достоверным известный слух о причащении императора по иерейскому чину. Так, задолго до И. К. Смолича Евг. Шумигорский по-иному рассмотрел вопрос о коронационных торжествах. Историк не забыл отметить, что «и день, назначенный для коронации (5 апреля — Светлое Христово Воскресение. —