«Выборочный метод» в подходе к религиозным конфессиям и деноминациям проявил себя и в отношении императора к католикам. Уже 18 марта 1797 г. он опубликовал манифест «О свободном вероисповедании, о непривлекании в присоединенных от Польши губерниях людей из Грекороссийской веры в Католическую, и о нестеснении свободы тем, кои сами от других исповеданий к Православной Церкви присоединиться пожелают»40
. В тех условиях манифест мог пониматься как призыв сохранять status quo в тех местностях, где религиозный вопрос был наиболее запутан и где Святым Престолом активно поддерживалась уния.По мнению А. В. Карташева, «религиозно-теократическое настроение Павла I открыло его сердце к благожелательной политике по отношению к римо-католичеству в пределах расширившейся за счет ликвидированной Польши Российской Империи. И даже по отношению к самому папству, униженному французской революцией»41
. Папе Римскому, оскорбленному в своих светских притязаниях, император предложил переселиться в Россию. Не случайно после смерти Папы Пия VI (в августе 1799 г. во французской крепости Баланс) кардинальская коллегия уверяла Павла I, что покойный Первосвятитель считал русского императора лучшим защитником Церкви, почему-де ему и следует взять в свои руки осиротевшую Церковь42. Видимо, император и сам придерживался такого же мнения: кардиналы знали, кому писать: именно Павел I приютил изгнанный Наполеоном Мальтийский орден, принял на себя звание великого мастера (т. е. главы) ордена, устроил в пределах России иезуитов и даже создал в крыле здания Пажеского Корпуса (на Садовой улице столицы) специальную римо-католическую капеллу. Для православного монарха эти действия выглядели более чем странно. Тем более что и как Верховный Ктитор главенствовавшей в Империи Церкви он показал себя весьма противоречивой личностью.С одной стороны, император всячески заботился о Православной Церкви, приближал к себе синодальных иерархов. По их ходатайству он освободил клириков от телесных наказаний за уголовные преступления (до лишения сана), узаконил меры для обеспечения вдов и сирот духовенства, повысил статус духовных школ С.-Петербурга и Казани, преобразовав семинарии в Академии. Но в то же время Павел I поддержал стремления вождей белого духовенства к «архиереоподобным» украшениям и ввел награждение священников малиново-бархатными скуфьями, камилавками, наперсными крестами и митрами. А за личные заслуги начал раздавать клирикам ордена и ленты, что было очевидно неканонично.
Странным образом показывал Павел I и свое благоволение к православной иерархии: когда обер-прокурор Святейшего Синода князь В. А. Хованский стал протестовать против распределения некоторых остаточных сумм между синодскими и епархиальными архиереями, то синодалы пожаловались императору и получили право самим избрать угодного им обер-прокурора. По мнению А. В. Карташева, «этой милостью Павел I засвидетельствовал полное непонимание контролирующей сущности этой должности»43
. Впрочем, данные действия никак не свидетельствовали об усилении в павловское царствование позиций Святейшего Синода. «Церковное правительство» по авторитету и значению занимало место ниже Сената и подходило к положению коллегий и министерств44. Да и обер-прокурор при Павле I не был личным докладчиком царя, представляя доклады Св. Синода через статс-секретаря. Так же (через статс-секретаря) или же лично, а не посредством обер-прокурора, Павел I передавал свои повеления Св. Синоду45. На деле получалось, что должность обер-прокурора — лишь рудимент петровской системы, не более. Павел I переложил контролирующие функции на себя. Как Верховный Ктитор, он, конечно же, имел на это право, но в таком случае следовало бы подумать и о следующем шаге — ликвидации петровской синодальной системы. Такой мысли у Павла I, разумеется, не было и быть не могло.Показательно только, что при всем том ходили слухи о возможном