Церковь в Империи. Очерки церковной истории эпохи Императора Николая II

Конец прошлого и начало нынешнего столетий были для Православной Российской Церкви тем временем, когда вопрос о нравственном здоровье ее многомиллионной паствы встал с особой остротой и приобрел исключительную актуальность. Реформы императора Александра II разрушили не только старые крепостнические порядки в деревне и обновили всю систему государственного управления страной, но также способствовали разрушению прежних, давно устоявшихся социально-психологических стереотипов и понятий, существовавших (в том числе и относительно власти) в народной (т. е. по преимуществу крестьянской) среде. Не случайно ставший после трагических событий 1 марта 1881 г. императором Александр III (в том числе и под воздействием своего наставника — обер-прокурора Св. Синода К. П. Победоносцева) изменил вектор политического развития страны, будучи убежден в том, что распространение в России западноевропейских либеральных идей лишь способствует размыванию самодержавных основ государственности, без чего, как полагал царь, империя погибнет. Один из результатов «размывания» названных основ противники предшествовавшего правления усматривали в разрушении старых патриархальных отношений между простыми людьми и верховной властью — ведь именно в этих отношениях «многие представители правящих сфер видели своеобразное национальное средство против распространения социалистических идей о справедливости и равенстве»¹

. Идея «народного самодержавия», которую можно назвать центральной идеей как царствования Александра III, так и его сына (до революции 1905 г.), таким образом, вполне находит себе морально-нравственное оправдание. Однако это еще вовсе не значит, что она имела политическое оправдание и была практически осуществима. Скорее ее можно назвать красивой утопией, вызванной к жизни желанием примирить жизненные реалии с государственными идеалами, покушение на которые изначально рассматривалось как недопустимое преступление. Поэтому в качестве необходимой компенсации реформам предлагаться могло только одно — сохранение в течение максимально долгого времени политического status quo. Прежде всего, разумеется, это означало «охранение» народной нравственности и веры от всевозможных на них «поползновений», иначе говоря — консервацию народной жизни ради стабильности. С этой целью государство (представляемое руководителем духовного ведомства) не только не стремилось реформировать Православную Церковь, укрепить ее самостоятельность и авторитет, но, скорее, было заинтересовано в обратном — усилении формально-административных функций главной конфессии Империи. «Какое таинство — религиозная жизнь народа такого, как наш, оставленного самому себе, неученого! — искренно удивлялся К. П. Победоносцев, помещая это заявление на страницах знаменитого „Московского Сборника“. — Спрашиваешь себя: откуда вытекает она? И когда пытаешься дойти до источника — ничего не находишь. Наше духовенство мало и редко учит, оно служит в церкви и исполняет требы. Для людей неграмотных Библия не существует; остается несколько молитв, которые, передаваясь от родителей к детям, служат единственным соединительным звеном между отдельным лицом и церковью. И еще оказывается в иных, глухих местностях, что народ не понимает решительно ничего ни в словах службы церковной, ни даже в

„Отче наш

“, повторяемом нередко с пропусками или с прибавками, отнимающими всякий смысл у слов молитвы»². На фоне экономических и (в некоторой степени) социальных изменений, происходивших тогда в стране, усиления революционной и социалистической пропаганды подобное заявление выглядело пугающе откровенным — ведь пресловутая «патриархальность» имела и оборотную сторону, свидетельствуя о совершенной неподготовленности простонародной массы к любой пропаганде, в том числе антирелигиозной и антигосударственной. Все это стало ясно в годы Первой российской революции, продемонстрировавшей также и неподготовленность Православной Церкви к борьбе со своими мировоззренческими противниками. Отсутствие внутрицерковной свободы стало очевидной тому причиной. Идеал «народного самодержавия» так и остался идеалом, не сумевшим оградить массы от «анархической» пропаганды. «Русский народ несомненно религиозен, — писал в 1906 г. неославянофил генерал А. А. Киреев, — но когда он видит, что Церковь дает ему камень вместо хлеба, да требует от него формы, „грибков“, читает непонятные простонародью молитвы, когда ему рассказывают про фантастические чудеса, — все это торжественно рухнет перед первой умелой проверкой, перед первой иронией даже грубо нахальной, он переходит или к другой вере (Толстой, Редсток), говорящей его сердцу, или делается снова зверем. Посмотрите, как христианская хрупкая, тоненькая оболочка легко спадает с наших мужиков…