Там, где религиозное образование не проникнуто этикой, — продолжал Киреев, — оно никогда не прочно. Зверок родился, его окрестили, да так и бросили, может быть он прошел не только сельскую школу, но и высшую, но остался он тем же зверем, но уже с когтями и зубами, и вот обстоятельства складываются иначе, и о крестинах никто не помнит. Зверь встает…»3
Как мне представляется, наблюдение старого генерала, близко знавшего многих иерархов и разбиравшегося в церковных делах, а в 1906 г. являвшегося членом Предсоборного Присутствия, тем и ценны, что позволяют представить основное противоречие, раздиравшее Православную Российскую Церковь в последние годы Империи: противоречие между главенствовавшей формой и очевидно пренебрегаемым содержанием (по слову ген. Киреева, «этической стороной» религии). То, чем десятилетием ранее в «Московском сборнике» восхищался Победоносцев, в новых условиях являлось одним из показателей социального нездоровья общества. Для необразованного, «оставленного самому себе» большинства революционные лозунги классовой борьбы и построения справедливого общества, «земного рая», могли стать новой «формой», идеалом без идеи, помогавшей адаптироваться в менявшемся обществе. Пролетаризация приходивших в город на заработки крестьян также способствовала этому. Не в последнюю очередь лозунги 1905–1907 гг., равно как и методы революционной борьбы, повлияли на рост ранее мало распространенного в России явления хулиганства4
. Именно после потрясения Первой российской революции наиболее дальновидные церковные иерархи и православные ученые осознали реальную опасность, таившуюся в социалистическом учении. Разумеется, богословы прекрасно понимали, что дело заключалось не только (и не столько даже) в силе (или слабости) социалистического учения, а в том, что оно разлагающе действует на неподготовленное, «неученое» большинство, живо откликавшееся на демагогические призывы к борьбе за всеобщее равенство и братство. Критикуя экономические порядки, социализм тем самым критиковал и существовавший социальный строй, предлагая изменения, от проведения которых напрямую зависело будущее Церкви, всегда ставившей сознание выше бытия и требовавшей прежде всего нравственного переустройства человека в мире, а уже потом — мира человеком. Революция доказала, что победоносцевский метод сдерживания жизни в неизменных (по возможности, разумеется) «формах» и боязни любого творчества был для Церкви весьма вреден и не спас ее от политических катаклизмов 1905 и последующих годов. Видимо, поэтому в эпоху думской монархии главная конфессия Империи по целому ряду вопросов, затрагивавших ее интересы, проявляла инициативу и активность. Вполне понятно также, что многие вопросы, интересовавшие Церковь, заботили и государство, являвшееся естественным ее союзником и покровителем. И хотя насущные церковные реформы вплоть до 1917 г. так и не были проведены, некоторые проблемы после 1905–1907 гг. главная конфессия решала уже с большей долей самостоятельности, доказывая тем самым, что говорить о церковном «застое» последнего предреволюционного десятилетия недопустимо. Среди этих проблем одной из основных и была, как отмечалось выше, идейная борьба с социалистическим мировоззрением.