Церковь в Империи. Очерки церковной истории эпохи Императора Николая II

Особенно ее тревожило распространение социалистической идеологии в городах, среди пролетариата²³. Можно с достаточной долей вероятности предположить, что увеличение влияния социалистических идей (безотносительно к их усвоению и пониманию) в городах стимулировало процесс утверждения Св. Синодом программы «О введении в духовных семинариях преподавания обличения основ социализма»²⁴. Предмет стали читать с 1909–1910 учебного года, когда он вошел как составная часть в более широкий курс нравственного богословия

²⁵. Говоря о причинах, побудивших официальное церковное начальство озаботиться разработкой нового обязательного курса, стоит вспомнить отзыв, специально подготовленный киевским профессором В. Экземплярским по этому вопросу. «Введение в круг семинарского преподавания сведений по обличению социализма, — писал профессор, — вызвано, бесспорно, с одной стороны, все более и более возрастающим влиянием социалистических воззрений в среде рабочих, а отчасти и нашей интеллигенции; а с другой — тем явно враждебным положением в отношении религии вообще и христианства в частности, какое занял современный социализм»²⁶. Весьма характерно, что Экземплярский отметил постоянно возраставшее в то время влияние учения именно среди горожан (интеллигенции и рабочих). Порвавшее (часто вынужденно) с деревенской жизнью и крестьянскими традициями, пролетарское население по вполне объяснимым причинам оказывалось наиболее подверженным антиклерикальной пропаганде, проводимой радикальной интеллигенцией и дополняемой спецификой городской жизни. В самом деле, разрушение прежних традиций неминуемо приводит к поиску адекватной их замены по принципу теза — антитеза. Революция стала своеобразным политическим «детонатором» антирелигиозных процессов недовольных своим социальным положением людей. В их представлении Церковь и царство во всем были едины, и если последнее воспринималось враждебно, то вполне логично, что отрицалось и первое. Смешение «религии» и «Церкви», социальных и религиозных понятий в этой связи не должны удивлять точно так же, как и отсутствие у большинства критиков существовавших порядков (равно как и у их адептов) политического воспитания. Все сказанное необходимо учитывать, понимая, что практическая задача Православной Церкви состояла в формировании у паствы новых представлений о социальной справедливости, отличных от представлений модного тогда социализма, т. е речь шла о необходимости осмысления

происходившего и пропагандировавшегося тогда. Это был явно антипобедоносцевский курс, ибо Церковь по существу должна была, отказавшись от роли пассивной государственной обслуги, сделать акцент не на формально-обрядовой стороне религиозного культа (как прежде), а обратить внимание на необходимость привнесения в церковную жизнь элемента творчества. Необходимость воспитания думающего и грамотного священника — апологета веры, умелого критика распространенной среди самых разных слоев населения социальной доктрины, стала совершенно очевидна. Показателем этой необходимости можно считать составление в 1909 г. синодальным миссионером И. Г. Айвазовым специальной «Программы для преподавания в духовных семинариях сведений по обличению социализма», вышедшей в Москве под редакцией Волынского архиепископа Антония (Храповицкого). «Программа» включала в себя 14 пунктов, в которых предлагалась система критики всего того, что подразумевалось в начале века под словом «социализм». Уже первый пункт давал четкое представление о направленности этой критики: «выявление понятия о социализме вообще как об учении, требующем замены частной собственности на средства производства социализацией или обобществлением производительных сил. В такой социализации всякий социализм видит единственное и истинное счастье человека, или его „земной рай“. От такого строя материальной жизни человека всякий социализм ставит в зависимость его духовную жизнь. Отсюда началом и концом жизни человека является земля. Отсюда всякий социализм является материалистическим и атеистическим»²⁷. Не забыл составитель «Программы» и о существовании различных направлений, существовавших в социализме, отметив как наиболее заслуживающие внимания (с точки зрения критики, разумеется) «христианский социализм» и социализм марксовский, или социал-демократию, назвав последний его (социализма) самой боевой, мощной и самой опасной отраслью

²⁸. Далее «Программа» предусматривала специальную критику «христианского социализма», «научного социализма» (социал-демократии); рассматривала, насколько соотносятся христианство и социал-демократия; отдельно — отношение социал-демократии к религии вообще и к христианству особенно; отрицательное отношение инославных Церквей к социал-демократии; несостоятельность социалистического учения об «экономике» («нельзя в зависимость от экономических отношений между людьми ставить всю духовную или культурную их жизнь: религию, мораль, право, науку, искусство и т. д.»). Отдельные пункты были посвящены критике социалистического государства и принципиальному отношению социал-демократии к «пролетариату». «Необходимо для успешной борьбы с социализмом обратить внимание, — отмечал составитель, — особенно еще на выяснение с христианской точки зрения следующих жизненных вопросов

нашего времени: а) о частной собственности и общности имений; б) о добром и преступном богатстве, а равно о доброй и преступной бедности; об истинной христианской благотворительности; в) о необходимости и значении для человека труда и работы; г) о христианской семье — ее религиозной и социальной задаче; д) о государстве — его цели, задачах и назначении, а равно о власти — ее происхождении, свойствах и назначении, ее правах и обязанностях; о необходимости повиновения властям и о крайнем пределе повиновения; е) об истинной свободе, равенстве и братстве; в частности — о совместимости свободы с порядком и законностью, а равенства и братства со старшинством одних и повиновением других; ж) о стачках и забастовках; з) о возмездии за преступление в связи с оценкою одного и того же действия с точки зрения преступления и с точки зрения возмездия или наказания за преступление»²⁹. Два заключительные пункта программы были обращены на необходимость правильно организовать практическую борьбу с социализмом, что подразумевало оживление деятельности православного пастырства, которое своими делами «в среде обремененных» прославляло бы Церковь. К «Программе» прилагалась объяснительная записка, в которой еще раз подчеркивалась роль православного духовенства, обязанного отвечать своей пастве на ее запросы о социализме. Это было актуально прежде всего потому, что данное учение распространялось «преимущественно среди простого народа и рабочего класса»³⁰, т. е. среди той части населения, которая не могла критически относиться к пропаганде идей социальной справедливости (в социал-демократическом духе, разумеется). Понятно, что подобный «социализм» иначе как бессознательным назвать трудно, но от этого его опасность не только не уменьшалась, но даже наоборот — возрастала. Ведь большинство живет в рамках устоявшихся традиций и форм. Не случайно еще Победоносцев отмечал, что «разумению массы доступно всякое правило, всякое явление только в живом, конкретном образе и представлении»³¹. Разрушение старых образов и представлений неминуемо ведет к вполне естественному желанию заполнить образовавшиеся пустоты, что в условиях общей социальной нестабильности означает усиление оппозиционного начала, наивное желание в максимально короткие сроки найти выход из сложившейся ситуации. И чем более длительное время «неученый народ» был предоставлен самому себе, тем более радикальным становятся его политические требования и социальные идеалы. Прогноз старого обер-прокурора, как видим, оказался вполне точен, с одной лишь поправкой — Православная Российская Церковь оказалась психологически неподготовленной (не в последнюю очередь и по вине самого К. П. Победоносцева) к стремительно распространявшемуся, особенно во время революции 1905–1907 гг., социалистическому учению. Надежда на «здоровый народный консерватизм» оказалась напрасной. Вполне объяснимо поэтому, что наиболее вдумчивые критики социалистических начал пристальное внимание обращали на социально-экономические проблемы, без разрешения которых любая пропаганда, направленная против социал-демократических идеалов, оказывалась недостаточной. Однако помогать государству практически решить «социалистическую проблему» могла только внутренне свободная Церковь, которая бы не несла моральную ответственность за те или иные его решения. Следовательно, и для эффективного участия в решении этой проблемы Церковь нуждалась в проведении реформ, предполагавших прежде всего восстановление нарушенного Петром I канонического строя ее управления. Разумеется, нельзя преуменьшать значение собственно церковной критики социализма, однако слишком тесная связь Церкви с государством часто снижала ее результаты. «Власть и обряд, — писал, к примеру, С. Аскольдов, — вот два идола русского Православия, вытеснившие из сознания русского народа истинное учение Христа, одинаково чуждое обоим этим идолам»³². Примечательно, что приведенные выше слова были сказаны человеком верующим, искренно заинтересованным в церковном возрождении России, но связываемом им с обретением страной свободы (ибо религия «не может быть свободна в политически несвободном государстве»). Подобных замечаний, в которых религия и Церковь объединялись в единое понятие, после 1905 г. было сказано достаточно много.