«Последней каплей», переполнившей терпение церковных иерархов, стал, вероятно, выход в свет на рубеже веков романа «Воскресение»1
. Воссоздавая историю жизни писателя, его биограф В. Б. Шкловский заметил, что «Лев Николаевич не мог оторваться от жизни, с которой он был связан художественно-философским пониманием. Он только что кончил роман „Воскресение“ (речь идет о времени конца XIX-начала XX вв. —В своем новом романе Л. Н. Толстой публично (и не в первый, кстати сказать, раз) высказался против основных постулатов православной веры и «официального», как он считал, христианства, что было воспринято русскими иерархами как очередной «вызов» Церкви. Так, например, посетивший С.-Петербургского митрополита Антония (Вадковского) в конце 1900 г. неославянофил генерал А. А. Киреев занес в дневник слова Владыки о том, «что прямое и гласное
Вскоре— 11 февраля 1901 г. — столичный архиерей направил письмо обер-прокурору Святейшего Синода, в котором заявлял, что «в Синоде все пришли к мысли о необходимости обнародования в „Церковных Ведомостях“ синодального суждения о графе Толстом». По мнению митрополита Антония, синодальное определение о Л. Н. Толстом хорошо было бы напечатать в номере, выход которого ожидался 17 февраля, в субботу, накануне Недели Православия7
. Дело было в том, что в Православной Церкви ежегодное воспоминание об осужденных ересях и ересиархах совершается именно в воскресенье первой седмицы Великого поста. В 1901 г. воскресенье приходилось наВспоминая в пятилетнюю годовщину со дня смерти Л. Н. Толстого историю его отлучения, хорошо информированный чиновник обер-прокуратуры В. М. Скворцов решительно заметил, что с самого начала этого дела К. П. Победоносцев «был против известного синодального акта и после его опубликования остался при том же мнении. Он лишь уступил или, вернее, допустил и не воспротивился, как он это умел делать в других случаях, осуществить эту идею, которая исходила от покойного (скончался в 1912 г. —
О том, что именно митрополит Антоний был инициатором синодального акта о Л. Н. Толстом, свидетельствовал и крупнейший богослов, профессор С.-Петербургской духовной академии Н. Н. Глубоковский. По его мнению, граф, будучи совсем мало понимавшим в церковных вопросах человеком, «тем не менее… желал оставаться законным членом в православной церковной ограде»10
. Этот, в большей степени психологический феномен, вероятно, и объясняет то, что, по словам С. А. Толстой, определение Синода глубоко огорчило писателя11. Собственно, и критика Л. Н. Толстым Церкви, и его анархическое отрицание ее мистической сути исходили прежде всего из того факта, что для него это было «свое», хотя отрицаемое и проклинаемое.