Церковь в Империи. Очерки церковной истории эпохи Императора Николая II

Отношение же русского образованного общества (и не только оппозиционной режиму интеллигенции) к Церкви после февраля 1901 г. еще более ухудшилось. По поводу отлучения Л. Н. Толстого, например, были написаны несколько сатирических стихотворений, в которых предметом для насмешек служила Церковь³².

Именно во время активного обсуждения в русском обществе определения Св. Синода Л. Н. Толстой дописал и обнародовал свое знаменитое обращение «Царю и его помощникам», в котором предложил собственный проект успокоения страны. Четвертый пункт его обращения, выделенный как самый важный, касался необходимости уничтожения всех стеснений религиозной свободы. Для этого Л. Н. Толстой предлагал уничтожить законы, «по которым отступление от признанной правительством Церкви карается как преступление; разрешить устройство и открытие старообрядческих культовых зданий и молитвенных домов других религиозных диссидентов; а также допустить религиозные собрания и проповеди всех исповеданий и не препятствовать людям различных вероисповеданий воспитывать своих детей в той вере, которую те считали истинной»³³

. Толстой не видел смысла в насильственном насаждении «господствующей веры», заявляя, что «вмешательство власти в дела веры препятствует достижению высшего блага как отдельного человека, так и всех людей — единения их между собою»³⁴.

Характерно, что писатель, сам оказавшийся в конце жизни «религиозным отщепенцем», столь четко и ясно заявил власти о порочности ее взглядов на религиозный вопрос в целом. Пытаясь довести свое мнение до широкого круга российской и мировой общественности, Л. Н. Толстой пишет ответ на определение Св. Синода, в котором заявляет о его (определения) незаконности, так как прямого отлучения оно не содержало. Определение было, по словам писателя, «произвольно, неосновательно, неправдиво и, кроме того, содержало в себе клевету и подстрекательство к дурным чувствам и поступкам»³⁵. Л. Н. Толстой критиковал Церковь за то, что, формально не отлучив его, она сделала все для понимания в обществе февральского решения Святейшего Синода именно как отлучения. На это иерархи ничего возразить не могли (и не стали). Однако на замечание графа о том, что со стороны Церкви к его «вразумлению» ничего не делалось, ответы последовали³⁶

.

В своей полемике со Св. Синодом Л. Н. Толстой откровенно заявил об отречении «от Церкви, называющей себя Православной», подчеркнув при этом, что сделал это только из-за стремления всеми силами служить Богу. Кратко перечислив, во что он верит, Л. Н. Толстой отметил приоритет (в его шкале ценностей) истины над всем другим. «И до сих пор, — писал он, — истина совпадает у меня с христианством; и в той мере, в какой я исповедую его, спокойно и радостно живу и спокойно и радостно приближаюсь к смерти»³⁷. Писатель не видел за государственным фасадом собственно Церкви, которую воспринимал (как и многие его современники) как часть самого государства. Разрешить существовавшее противоречие можно было, отделив Церковь от государства. Однако, легко решаемая в теории, задача отделения была исключительно сложна на практике. Утопичность предложений Л. Н. Толстого, в частности, заключалась не только в нежелании властей идти на реформирование тех или иных институтов, а прежде всего в том, что проведение глобальной церковной реформы вывело бы реформаторов на проблему «свободы совести». А это, в свою очередь, стало бы смертным приговором для православного государства, ибо Православие являлось не только нравственным, но и идеологическим основанием империи. То, что не желал принимать (и понимать) писатель, прекрасно понимал — и поэтому боялся — К. П. Победоносцев, видевший в Л. Н. Толстом — религиозном моралисте — анархиста-разрушителя.