Церковь в Империи. Очерки церковной истории эпохи Императора Николая II

Как бы то ни было, «частная» для Православной Церкви проблема таким образом приобретала далеко не «частные» последствия. Русская общественность в большинстве своем восприняла отлучение Л. Н. Толстого как расправу, политическую месть государства над писателем, а в действиях православной иерархии увидела лишь ее зависимость от «мира». Отношение к синодальному решению интеллигенция продемонстрировала своими действиями 25 марта 1901 г— в день закрытия выставки Товарищества передвижных художественных выставок, когда «при громадном стечении публики некоторые разукрасили живыми цветами выставленный в зале, в числе других картин, портрет графа Л. Н. Толстого, а затем, при аплодисментах и криках „браво“, стали забрасывать этот портрет цветами»³⁸

. В этой связи департамент полиции издал секретный циркуляр за номером 3391, адресовав его губернаторам, градоначальникам и обер-полицмейстерам на случай, если в местности, вверенной попечению указанных лиц будет устроена выставка Товарищества, чтобы «при посещении означенной выставки публикою никакие проявления оваций со стороны посетителей по отношению к портрету графа Л. Толстого или какого-либо рода демонстрации, подобные имевшей место в С.-Петербурге, отнюдь не были допускаемы»³⁹

. Надлежащие власти, впрочем, разрешили эту проблему несколько по другому: портрет вообще не выставлялся — «на всякий случай» (на документе, цитированном мной выше, имеется пометка полицмейстера барона Будберга, распорядившегося «частным образом» не выставлять портрета)⁴⁰

.

Разумеется, дело было не только в Л. Н. Толстом, но и в том, что в то время «накал страстей» в российском обществе и в стране в целом оказался исключительно высок⁴¹

. Этим накалом, очевидно, можно объяснить и то, что в 1902 г. на Религиозно-философских собраниях, упоминавшихся выше, была обсуждаема тема отношения Л. Н. Толстого и Русской Церкви. Обсуждение состоялось после доклада Д. С. Мережковского, назвавшего «умствующего» Л. Толстого «слабым великаном»⁴². «Положение дел таково, — констатировал Д. С. Мережковский: — соединившись под знаменем Л. Толстого, образованные русские люди восстали во имя свободы мысли и совести на догматику и схоластику, сказавшиеся, будто бы, в определении Синода, принятом всеми, как утверждает по крайней мере сам Л. Толстой, не за простое „свидетельство об отпадении“, а за настоящее, хотя и скрытое, отлучение от Церкви, за своего рода церковную „анафему“»⁴³. Обратим внимание на слово «анафема», поставленное Д. С. Мережковским в кавычки. Вопрос о восприятии синодального определения образованными русскими людьми, таким образом, получает первостепенное значение. Докладчик уловил главную, как мне представляется, психологическую проблему, обостренную отлучением Л. Н. Толстого, — проблему отношения Церкви и царства в России. Вполне обоснованное и объяснимое свидетельство Святейшего Синода о великом писателе заставило общество задуматься над словами Ф. М. Достоевского о параличе Русской Церкви.